Одиссея мичмана Д...
Шрифт:
Дочь Колбасьева, тоже Галина – в переплетшихся судьбах этих людей было так много общего, от имен дочерей до ордеров на арест, – писала о командире своего отца, а потом о друге их семьи так: «Гернет был не только выдающимся командиром, но и талантли вым инженером. Чтобы создать флотилию из дырявых, еле дер жавшихся на воде посудин да еще успешно воевать с сильным врагом, нужно было быть человеком дерзкого ума и сильной воли. Именно таким был Гернет».
Гернет входил в книги знавших и даже не знавших его лично писателей так же легко и просто, как на корабли своей флотилии. И уж конечно же, остался он на страницах Колбасьева: «Говорил командующий – невысокий, похожий на учителя человек с седеющей бородкой, говорил он тихо, но внятно, и, оглядывая присутству ющих, щурился».
Военмор Гернет вошел в историю гражданской войны в СССР столь же прочно, как и в историю обороны Порт-Артура, как и в историю… гляциологии.
Ну и носило же его по свету!
Китай и Филиппины, Италия и Япония, Монголия и Турция, Финляндия и Казахстан… И все-таки Япония. Почему-то именно эта страна сыграла в его жизни роковую роль.
Тогда, в Порт-Артуре, играя в жмурки с японскими миноносцами, уходя на зыбкой джонке от их прожекторных, несущих смерть его утлому суденышку лучей, он вряд ли догадывался о том, что ему придется прожить на родине своих гонителей целых пять лет, и каких лет!
В 1927 году капитан дальнего плавания Гернет был командиро ван в Японию в качестве агента по фрахтовке японских судов для разоренного гражданской войной советского флота на Дальнем Востоке. В Иокогаме его дом стоял на зеленом холме. Неподалеку жил бывший белоказачий атаман Семенов, глава русской эмиграции в Японии. Дочь Гернета – Галя – ходила в английскую школу как раз мимо решетки сада, где под цветущими вишнями лежал мальчик, сын атамана, парализованный полиомиелитом. Впрочем, живи Гернет не в Японии, а в Китае или Корее, для ежовских следователей он был бы, соответственно, китайским или корейским шпионом. Так что вовсе не годы, проведенные в Кобе и Иокогаме, сыграли злую шутку с Капитаном. Гернет, меченный золотом офицерских погон, изначально был обречен на любое удобное следствию обвинение… Обрекало его еще одно обстоятельство – встреча с братом.
Революция рухнула на дворянскую семью Гернетов, словно ко ваная решетка ворот родового замка. По одну ее сторону остался Евге ний Гернет, по другую – два младших брата: Сергей и Георгий, тоже морские офицеры. Подпоручик по Адмиралтейству Георгий Гернет осел после гражданской в Париже, а лейтенанта Сергея Гернета эмигрантская судьба забросила в Шанхай, где он покончил с собой в тридцатом году. Но прежде того случай даровал братьям встречу.
В Китае шла гражданская война, и Евгений Гернет был направ лен в Шанхай как морской эксперт при легендарном Блюхере. Сюда, в Шанхай, к нему приехала жена Лидия Ивановна (урожден ная Шелагурова) с обеими дочерьми – Ирой и Галей.
Велик и шумен Шанхай, но братья нашли друг друга, и старший побывал с семьей в гостях у младшего… Потом и это поставят в вину «японскому шпиону».
И все же Япония! Именно здесь свершил Капитан третий подвиг, который принес ему славу не меньшую, если не большую, чем все прежние боевые и революционные заслуги.
«В Японии, – писал в 1935 году Горькому один из сотрудников Главсевморпути, – Гернет среди пальм и бананов думал о льдах Арктики и написал книгу…»
Не только написал, но и сам набрал ее в одной из токийских типографий, где нашелся русский шрифт, отпечатал за свой счет пятьсот экземпляров, а по возвращении на Родину стал дарить их друзьям.
Книга была отнюдь не о морских странствиях и приключениях, коими столь богата была жизнь Капитана. Книга была научной, и называлась она «Ледяные лишаи. Новая ледниковая теория, общедоступно изложенная».
С той же дерзостью, с какой он прорывал блокады, высаживал десанты, водил корабли в атаки, Гернет вторгся в запретные для дилетантов пределы наук.
«Я не только не ученый-геолог, – объяснялся он перед чита телями, – но не получил по геологии вообще никакого образования. Оправданием того, что я, не будучи квалифицированным геологом, взялся за книгу по геологии, является то обстоятельство, что затрагиваемый в ней вопрос – о причинах миоценового климата в нашей полярной области и «ледниковой эпохи» – геологами не разрешен, а мною, по глубокому моему убеждению, разрешен вполне».
Это убеждение разделили с ним и ведущие ученые-гляциологи. Правда, не сразу – спустя несколько десятилетий…
Ленинградский биограф Гернета Л. Титова в своем «Рассказе о человеке, на много лет опередившем научные идеи своего времени» пишет: «Несколько экземпляров «Ледяных лишаев» он занес к букинисту на Литейный. Как-то раз зашел в магазин. Книжку по просил человек в старом, потертом френче. Стоя у прилавка, начал ее листать, но, лениво долистав до середины, бросил обратно на прилавок. Тогда первым и единственным покупателем своих книг стал сам Гернет.
Он унес книги домой, раздавал их знакомым, друзьям, детям – одноклассникам Иры и Гали. И, беззаботно одаривая очередную подругу, Галя не могла знать, что пройдет несколько лет, и не будет уже в живых ни Иры, ни мамы, ни отца рядом, останет ся только одна она, Галя, и, уезжая из блокадного Ленинграда в эвакуацию, она, потерявшая память, обессилевшая, измучен ная, имеющая в своем распоряжении считанные минуты на сборы, возьмет скудный багаж – и главным в нем будут шесть тоненьких книжечек с пятнами и потеками от таявших в комнате сосулек.
А пока… Знакомые от подарка не отказываются. Но когда разговор заходит о теории, стараются незаметно перевести его на что-нибудь другое. Для одних она – нелепая выдумка, для других – красивая сказка, для третьих – чудачество, которое позволил себе серьезный, всеми уважаемый человек.
И только двое по-настоящему увлеклись идеей книги – идеей возвращения климата миоцена на нашу землю. Но учеными они не были.
Они были писателями – Паустовский и Горький.
«Сегодня познакомился с книгой человека, – сообщал Алексей Максимович Ромену Роллану, – который предлагает уничтожить по лярные льды и возвратить Сибирь и Канаду в «райские условия» миоценового периода. Эта фантазия говорит о возбуждении твор ческой мысли, направленной к цели действительного «изменения мира».
«Подумайте, – обращался Горький в другом письме к Корнею Чуковскому, – Вам придется говорить о льдах Арктики, о лесных массивах и тундрах Севера, о «вечной мерзлоте» и всякой всячине этого рода в наше время, когда гипотетическое мышление ста новится все более обычным и «безумным». Вон капитан Гернет предлагает уничтожить Гренландский ледяной лишай и возвратить Сибирь с Канадой в миоценовый период…»
С Гернетом Горького познакомил Паустовский. Познакомил заочно, рассказав тому о поразившей его жизни и книге Капитана. Именно поразившей, ибо, как справедливо считает Л. Титова, Гернет, несомненно, был героем Паустовского – романтик, моряк, человек, не только выдвигавший дерзкие научные теории, но и вели колепный практик и знаток своего дела. Все эти качества были присущи любимым героям книг писателя. Даже фамилия, и та была словно придумана им – звучная, необычная, в ней при желании можно услышать порыв паруса при повороте шхуны на новый курс, поскрипывание мокрого шкота в деревянных талях, толчок воды в днище. И не случайно фамилию Гернета Паустовский дал в рассказе «Соранг» дедушке, рассказывающему восьмилетнему мальчугану легенду о теплом ветре, внезапно налетавшем на землю и превра щавшем зиму в настоящее лето.