Одиссея поневоле(Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском)
Шрифт:
Несколько дней назад Гуаканагари говорил, что, быть может, пошлет в страну бледнолицых верного человека. А сегодня появился на «Нинье» не то племянник, не то брат Гуаканагари, очень бойкий юнец, зовут его Гуакагана, и объявил, что великий касик приказал ему отправиться в Страну восхода.
Таким образом, в Кастилию пойдут шесть бронзоволицых: пятеро с Острова Людей и один из страны Марьей.
4 января 1493 года на рассвете адмирал приказал поднять паруса. Дул легкий и нежный утренний бриз, за горой Христа чуть розовело просветлевшее небо. Над Святым мысом гасли звезды. Бухта Навидад медленно уплывала на юг. Уплывали
В немой скорби простер к небу кривые руки истерзанный скелет «Санта-Марии».
«Нинья», распустив расцвеченные зарей паруса, с кошачьей грацией обходила мели. Миновав узкий пролив, ведущий из бухты в открытое море, она резво понеслась на восток вдоль берега Эспаньолы. Бесконечно далека была Кастилия, но на пути к ней адмирал прошел уже первые лиги.
Минуло два дня, и Обмани-Смерть с вершины грот-мачты увидел «Пинту». На всех парусах, при свежем ветре в корму она шла навстречу маленькому флагману.
И вот Мартин Алонсо уже на борту «Ниньи». Шуршит песок в ампольетах (песочных часах), по которым на кораблях отсчитывают время. За полчаса опорожняется верхняя склянка, затем юнга переворачивает ампольеты, и сухая струйка вновь устремляется вниз, и растет на дне склянки золотистая песчаная горка.
На «Нинье» тишина. Все взоры прикованы к тольдилье, куда адмирал пригласил капитана «Пинты». Одна ампольета… две… три… четыре. Тихо отворяется дверь, и Мартин Алонсо выходит на ют. Кажется, все обошлось. Мартин Алонсо идет к трапу. Он спокоен, только рдеют красные пятна на скулах.
«Пинта» идет в кильватерной струе флагмана и в ночную пору перемигивается с ним сигнальными фонарями. Кажется, Третьего на ней нет. Не сбежал ли он на Эспаньолу? Если сбежал, то, уж конечно, до Кубы он доберется.
Прошло еще шесть дней и корабли отдали якорь на последней стоянке. Это огромная, подобная широкой бутылке, бухта, и берега ее обитаемы.
Дон Обмани-Смерть, Желтоголовый и Диего отправились на берег. В негустом лесу тревожная тишина. Кажется, будто за кустами и деревьями притаились люди. Кожей чувствуешь их зоркие взгляды. Фьють!.. Тонкая и длинная стрела вонзилась в землю у ног Желтоголового.
Карибы! [16]
Диего несколько раз взмахнул пальмовой ветвью. Заметив ветвь — знак мира, человек двадцать вышло из засады. Полукольцом они окружили чужеземцев. Так и есть. Это длинноволосые! Черные волосы заброшены на спину, на темени пучки ярких перьев. У каждого большой лук, у каждого на перевязи колчан. А кое у кого тяжелые палицы и длинные копья.
У всех лица измазаны сажей. Черные обводы вокруг рта и глаз, черные пятна на щеках.
Держались они смело и вели себя не слишком учтиво. Объясняться же с ними было нелегко. У них такой же язык, как на Острове Людей, на Кубе и в земле великого касика Гуаканагари, но очень много в нем непонятных слов.
16
Строго говоря, это были не чистые карибы, а «карибизированные» индейцы сигуано, родичи таинов и лукайцев, которые переняли многие обычаи своих южных соседей и освоили их излюбленное оружие — луки и стрелы.
Один из длинноволосых охотно согласился отправиться на корабль. Большое каноэ бледнолицых его, конечно, озадачило, и все, что он там увидел, безмерно удивило. Но истинный воин должен сохранять хладнокровие и скрывать праздное любопытство.
Длинноволосый гость вел себя в стане пришельцев как император Карибии. Он сквозь зубы цедил слова и всем своим видом показывал, что лишь из милости удостаивает своим присутствием вождя бледнолицых.
— Золото? Этот желтый металл у нас называется туоб, и в нашей стране есть куски туоба величиной с корму этого каноэ. Только к чему он нам, мужчинам? Туоб — забава для женщин.
— Где мы обитаем? Куда ступила нога воина — там его земля.
— Откуда мы пришли? Оттуда. — Он указал на юго-восток и добавил: — Мы никого не боимся. У нас есть чем встретить любых гостей.
Нехотя он принял подарки — лоскутки зеленой и красной ткани и стеклянные бусы. И взамен ничего не дал.
Гордого посла переправили на берег, а затем неведомо по чьей вине у места высадки завязалась жестокая схватка; правда, карибы вскоре сменили гнев на милость и заключили мир с иноземцами.
На следующий день явился на «Нинью» их вождь, которому вручены были красивый колпак и кусок красного сукна, а день спустя в обмен на эти роскошные подарки он прислал золотую маску. Но вторично явиться на поклон не соизволил. Эти карибы не в пример прочим индейцам явно не склонны были дарить свои сердца кому бы то ни было. Они были расчетливы и прижимисты и меновой торг у борта «Ниньи» вели почти на европейский манер.
Наблюдая за действиями длинноволосых коммерсантов, адмирал вынашивал смелый замысел. Смелый и коварный…
Утром, 16 января, незадолго до того, как корабли должны были поднять паруса, адмирал вызвал в тольдилью Висенте Яньеса Пинсона, Родриго де Хереса, боцмана Хуана Кинтеро, занявшего место своего коллеги Чачу, и Диего.
— Сеньоры, — сказал он. — Эта бухта — я назвал ее Заливом Стрел — наша последняя якорная стоянка на берегах Индий. Здесь, в Индиях, мы собрали всевозможные произведения природы. У нас есть образцы пряностей и злаков, мы везем разные изделия с новооткрытых островов. Захватили мы на этих островах и людей, у нас на «Нинье» их шестеро да, пожалуй, не меньше нынче и у сеньора Мартина Алонсо на «Пинте». Но в нашей коллекции, а ее мы обязаны преподнести их высочествам, нет ни одного кариба. За благо считаю коллекцию пополнить. Карибы снуют сейчас на своих каноэ у самого борта, да и на палубе их не меньше десятка. Нам надо схватить трех-четырех человек, связать их, а затем, коли это будет угодно святой троице, доставить в Кастилию.
Сделать же все это надо так: ты, Диего, заманишь к тольдилье карибов, а капитан Висенте Яньес, боцман и Родриго возьмут пять-шесть матросов и захватят этих индейцев в плен.
Диего тяжело вздохнул. Ему вспомнилась охота на акулу. Да, что и говорить, рыба-прилипала гуаикан верно служит человеку. Но рыба есть рыба, она не задумывается, честна или нечестна ее работа. А тебя бледнолицые сделали гуаиканом: «Завлеки, Диего, этих карибов, а мы затянем потом сеть». Конечно, карибы не люди. Они длинноволосые, мажутся не краской, а сажей, у них немирный нрав — одним словом, душа за них не болит. Но что если завтра человеку-гуаикану прикажут заманить в силки Людей Острова, его земляков и братьев?