Одна любовь
Шрифт:
Проводи меня взглядом. И хватит. Ты выстрадал сам
Всё, что жизнью подброшено было тебе на дорогу.
Всё, о чём не расскажешь, и всё, что не взвесить весам,
Разве только небесным, послушным дыханию Бога.И пока что я в силах свой груз, не сгибаясь, нести,
Хороня в себе то, чем грешно мне делиться с другими,
Я осколки всех бед зажимаю так сильно в горсти,
Что сочится нечаянно кровь под ногтями моими.Но едва я заслышу, как рядом позёмкой звенит
Бестолковый февраль, разметая ступенек уступы,
Я поспешно шагну к ним, легко уходящим в
И снежинка остудит мои пересохшие губы.
3
И лёд ломается. И снег сошел на нет.
В глуши, в тиши, где мнилось всё постылым,
Спасительной свечи вбираю свет
И чувствую, как он идёт по жилам
Горячей, оживляющей волной.
И я, раздвинув шторы, – мир раздвину,
И что февраль насквозь пропах весной,
Уверую. И подбородок вскину.Берёзовая прядь колышется
Едва-едва.
Стихи не пишутся, не слышатся —
Молчат слова.
Они с угрюмой льдины сколоты
Не для листа.
Душа звенящей стужей скована —
Она пуста.Но если прядь ещё колышется,
То будет срок —
В стволе, стряхнувшем снег, услышится,
Как бродит сок.И вытают слова,
Молчавшие
Все холода,
Как в марте варежки пропавшие,
Из-подо льда.ВОРОНА
Липы пустая крона.
Ранний апрель. Весна.
Строит свой дом ворона —
Веточка, ветошь, слюна.
Здесь ей сидеть прилежно,
Слушать не день, не два
Жизнь, что в скорлупках нежных
Бьётся едва-едва.Вёсны всегда вероломны.
Холодно. Ветренно. Стрёмно.
Но над кромкой гнезда
Реет гордо и скромно
Веер её хвоста.Листая судьбы, встречи, годы,
Я осознала наконец:
Мне ближе мрак земной свободы
Высокой вольности небес.
Я здесь от запахов пьянею,
Спешу, дышу,
А там одно:
Чем выше небо, тем плотнее,
Тем безвоздушнее оно.Опавшие листья от влаги обмякли.
То снег, то дожди обметают крыльцо.
На каждой еловой иголке – по капле:
Чуть тронь, и сорвётся, как с пальца кольцо, —
Сорвётся, к разлуке беда напророчится,
Слезой оставляя невидимый след.
И в мире повеет таким одиночеством,
Больнее какого не будет и нет.
АРХИВ
Сняли креп. Перестелили койку.
В шкаф убрали черные платки.
И снесли поспешно на помойку
Рукописи и черновики.
И они темнели в стылых лужах —
Пачками, вразброс или вразмыв.
Оказался никому не нужен
Автором покинутый архив.А наутро приключилось диво:
Словно кто-то их собрал с земли.
Может быть, в небесные архивы
Ангелы их за ночь унесли.Памяти
Евгении Самойловны Ласкиной
Узка, как продолжение дороги,
Журнальная каморка. Ералаш
Бумажный. Я застыла на пороге,
Взлетев как ветер на второй этаж.И не было той птицы несуразней:
Застенчива, немыслимо худа,
Как смертник ждёт неотвратимой казни,
Дрожа, ждала я Вашего суда.Взгляд отмечал над шторой паутину.
Но слух – он ждал со страхом Ваших слов.
За них, помогших распрямить мне спину,
Целую Вас почтительно и длинно,
Как Вам писал когда-то Смеляков.Границы нет меж ближних и меж дальних.
Одна из тех, кто Вами был согрет,
Я этим поцелуем благодарным
Вас воскрешаю через много лет.И вижу Ваше ясное свеченье,
И смуглое прекрасное лицо.
Окно. Арбат. И чувство притяженья.
И родственности тайное кольцо.Давать советы —
Бесполезный труд.
Чужих ошибок горестная повесть.
Но только кликни – и к тебе придут
Советчик – сердце и советчик – совесть.
И я их голоса в своей крови
Несу, храню и заглушить не смею.
И знаю: лишь перед лицом любви
Становимся мы чище и щедрее.И понимаю – в будущем и днесь —
Вот человек, в нём всё смешалось чудно.
Люблю его таким, каков он есть,
Не жалуясь, что это слишком трудно.Отмерена любовь на небесах.
Но даже здесь, где надо жить отважно
И где гуляют гирьки на весах,
Тебе воздастся за любовь однажды.Там, где ухает филин пророчески,
Где сосны поднебесная стать,
Где готова по имени-отчеству
Я любую травинку назвать,
Где не надо ни славы, ни почестей,
Там маячит двойная беда:
И боязнь потерять одиночество,
И боязнь, что оно навсегда.В полярном мире, где на всё своя причина,
Из двух начал одно господствует всегда,
Как небо над землёй, над женщиной – мужчина
И как в моём окне – над полночью звезда.
Нет равенства нигде, благодаренье Богу,
А там, где все равны, – кладбищенский покой.
То в гору, то с горы. То до, то от порога.
Пока не дрогнет путь оборванной строкой...Простим же тех, кто нас обидел иль не понял.
Простим, кто нас забыл, кто избегает встреч.
Я другу говорю: «Позволь моим ладоням
Защитно и легко твоих коснуться плеч.Нас здесь никто не ждал, быть может, только птицы,
Здесь если справа – Бог, то слева – Люцифер.
Нам многое уже, наверно, не простится.
И каждый путь кроит на собственный манер».Но там, где Жизнь и Смерть сближаются вплотную
Небесною звездой, прорезавшею тьму, —
Там судит нас Господь за нашу жизнь земную
И молча Люцифер нас отдаёт Ему.А в прошлой жизни я была, наверно,
Пятнистой, рыже-серой дикой кошкой —
Той, у которой взгляд янтарно-карий
И кисточки на кончиках ушей.
И это я могла бесшумно жертву
Настичь, прижать и отволочь под корни
Огромной ели —
К радости котят...Но обрела иную оболочку
Моя душа. С печалью я лишилась
Кистей на чутких кончиках ушей.
Моей спины нервическая погибь
Теперь ждала любви, а не охоты.
Но по ночам я в глубине души