Одна минута и вся жизнь
Шрифт:
Это была не зависть, нет. Ну, может, совсем чуть-чуть. Просто ранее Дана ненавидела «квартиру», потому что из-за нее ссорились родители. А теперь она поняла, что мама, наверное, права в своем стремлении. И Дана старательно улыбалась и вежливо отвечала на расспросы Викиной мамы.
Ирина Степановна никогда до этого не обращала внимания на Дану. И она не очень одобрительно отнеслась к затее дочери пригласить к себе одноклассницу из общежития, но Вика так просила, что мама сдалась. И теперь с удивлением смотрела на белокурую девочку с тонким личиком и странными дымчатыми глазами,
— А кем работают твои родители? — Ирина Степановна заинтересованно рассматривает Дану. Что-то есть в этом ребенке, что-то тревожное и странное, но что? Маленькая леди. Но, боже мой, откуда взяться такому? А вот, поди ж ты…
— Папа работает инженером, мама тоже. На заводе.
— Очень хорошо. Ты приходи к Вике, когда захочешь.
— Ладно.
Дане отчаянно хотелось домой, зайти в свою комнатку с салатными стенами, сесть рядом с мамой и рассказать ей. Или нет. Ничего не надо рассказывать. Потому что мама опять расстроится. Лучше пойти гулять с Виталькой и Танюхой, с ними весело, а тут не очень, и Вику она терпеть не может. Но Дана сдерживалась. Ее личико было безмятежным, она улыбалась, а Ирина Степановна неотрывно следила за выражением ее дымчатых глаз.
«Эта девочка добьется многого, — думала она. — Просто настоящее чудо. Кто бы мог подумать!»
В те благословенные времена снобизм был не популярен, но Ирина Степановна была снобкой. Она работала директором книжного магазина и, как говорили, «имела связи», вращаясь в определенном кругу. Но девочка из общежития ей понравилась. К тому же она дочь инженеров…
— Ты любишь читать?
— Папа записал меня в библиотеку.
— Если хочешь, можешь брать книги у нас. — Ирина Степановна благосклонно улыбается. — Только обращайся с ними аккуратно.
Дана пришла домой в странном расположении духа. Она словно нехотя поднялась по лестнице, вот знакомая дверь, за которой стены салатного цвета, кровать родителей и ее раскладное кресло, шкаф и стол, за которым Дана учит уроки. И запах, проникающий из коридора. И знакомые звуки из-за стен.
— Ну, как там было? — Папа внимательно смотрит на Дану. — Понравилось тебе?
— Да.
Дана твердо решила ничего не говорить, чтобы не расстраивать родителей. Ее личико было спокойным. Это трудно, но Дана уже умела скрытничать.
— А у нас новость. — Папа весело смотрит на нее. — Нам выделили квартиру. Новую, в новом доме.
— А Виталька?..
— Его родителям дали в соседнем подъезде, — отец мрачнеет, компанию дочери он недолюбливает. — А Татьяна будет жить на нижнем этаже.
— Ура!
Дана выскакивает в коридор. Танькина мать, тетя Люда, связывает узлы, а Виталька собирает в ящик свои игрушки.
— Виталька, вот это да!
— А, это ты… — Он поднимает голову. У него на пол-лица расплылся синяк.
— Ой, кто тебя так?
— Крат.
— А ты ему?
— Он с Цыбой был.
Крат и Цыба — ребята с четвертого этажа, на два года старше
— Идем, поймаем гада.
Дане хочется подраться, потому что она совсем недавно чувствовала себя несчастной и словно второсортной — там, в гостях. И теперь это должно уйти.
— Да, а если они…
— Идем.
Крата они нашли почти сразу. Маленький, рыжеватый и слюнявый, он вызывал у Даны постоянное желание дать ему пинка, что она немедленно и сделала. Крат полетел с лестницы. Они с Виталькой принялись деловито лупить его ногами, и Дана подумала, что ее лаковые туфельки могут испортиться, но дело того стоило.
— Цыба! — завопил поверженный враг. — Цыба-а!
— Заткни пасть! — Виталька боялся Цыбу. — Данка, бежим отсюда!
Но Цыба уже появился. Он идет по коридору, переваливаясь, но все равно видно, что он сильнее их и им не убежать. Однако Дана не боится. Крат поднимается на четвереньки, пытаясь встать, а она наподдает ему ногой под ребра, и он снова падает. Дана ненавидит Крата, потому что тот однажды на ее глазах убил котенка. Она не может видеть, как обижают животных. Из зоопарка ее приводят в слезах, цирк для нее — просто пытка.
— Цыба, дай им!..
— Не-е-е.
Цыба смотрит на Дану. Его маленькие карие глазки на круглом лице умильно следят за ножкой в лаковой туфельке. Эта девочка всегда казалась ему сказочной феей, и у нее такое красивое имя. Она, наверное, отличница, а ее родители совсем не такие, как все здесь.
— Не, я не хочу. — Цыба смотрит на Дану, не отрываясь. — Ладно тебе, ему хватит.
— Это ему за Витальку. — Дана не понимает, чего это грозный Цыба так странно ведет себя. — И еще дадим, пусть только полезет!
— Да не, он больше не будет. — Цыба завороженно смотрит, как Дана поправляет сбившиеся волосы. — У тебя бантик развязался.
— Мама новый завяжет. Пока, Цыба. Мы переезжаем, а вы?
— Ага, и мы тоже.
В это время лежащий на полу Крат пинает Дану в колено, и она падает. Цыба минутку смотрит на своего бывшего соратника, а потом с силой бьет его ногой под дых. Дана сидит на полу, белый гольфик набухает кровью, а Виталька несется вверх по лестнице — за помощью.
Цыба беспомощно садится рядом. Дана прикрыла рану рукой, сквозь тонкие пальчики течет кровь, она прикусила губу, чтобы не плакать. Что скажет мама? Цыба думает о том же. Он встает и оттаскивает лежащего Крата подальше, в туалет.
— Цыба, я умру? — Дане стыдно плакать, и она терпит.
— Не. Зашьют, только это не больно. А вы куда переезжаете? На Третий участок?
— Да.
— И мы. Я тебя найду там, ага?
— Ладно.
Сильные руки отца поднимают Дану с пола, потом мама и тетя Люда причитают над ней, потом… Но это уже неважно.
Что представляет собой Третий участок? Когда-то там была пригородная деревня, ее снесли и настрои-ли одинаковых желтых блочных пятиэтажек. А половина частных домов так и осталась, во многих из них жили цыгане, а то и русские. Русскими называли здесь всех, кто не был цыганом.