Одна на миллион
Шрифт:
— Ладно, — уже более спокойно произнесла я. Мне пришлось сосчитать про себя до пяти, чтобы перестать трястись. — Просто скажи мне, что случилось? Почему ты срываешься на меня за глупую попытку помочь?
— Да потому что я ТЕБЯ люблю! — Никита как будто задыхался. — Неужели ты не видишь? С самого первого класса! Я не знаю, как вся эта штука внутри работает, но я как только тебя увидел тогда, первого сентября, с этими огромными оранжевыми бантами в волосах, так сразу и понял, что всё пропало. Ты сидела одна за второй партой в третьем ряду и хмурила брови, словно уже в голове какие—то уравнения решала, и каждые пять секунд вздыхала так тяжко, словно
Внезапно я ощутила невероятную усталость — такую, из—за которой ноги подкашиваются слишком внезапно, чтобы успеть подстраховать себя от падения, и мне пришлось схватиться за Никитино плечо, чтобы не рухнуть.
— О чём ты говоришь? — шёпотом спросила я.
— Я думал, ты поняла … Мне казалось … — Никита сглотнул. — Ты была со мной такая милая: не та девчонка с хмурым и серьёзным взглядом, которую я любил уже десять лет, но та с горящими глазами и звонким смехом, в которую я влюбился по новой.
Я тряхнула головой. Из—за пульсирующей в висках крови заложило уши.
— Я не понимаю, — на выдохе выпалила я. — Ты же … со всеми вокруг такой добрый, как я могла понять, что это твоё отношение ко мне — оно особенное?
Мы стояли лицом к лицу. Я продолжала сжимать его плечо.
— Я добрый со всеми, потому что верю в карму. С тобой я добрый, потому что я люблю тебя.
Я молчала, слушая шелест колес проезжающих мимо машин. Перевела взгляд на женщину в красном пальто позади Никиты — как только та увидела, что я её заметила, тут же ретировалась прочь в прежнем направлении. Затем я снова посмотрела на Никиту. Его глаза были бездонно—синие и бесконечно усталые.
“Скажи что—нибудь!”, — как бы кричали они.
А я словно стала меньше — сжалась до размеров пылинки в огромной Вселенной, но всё равно не могла окончательно исчезнуть.
Я почти слышала, как бьётся моё сердце, когда я произнесла “Прости меня”, — единственное, что мне удалось из себя выдавить.
Никита смотрел мне в глаза, едва заметно приподняв брови. Мне потребовалось несколько бесконечно длинных мгновений для того, чтобы развернуться на каблуках и направиться в сторону дома, вжимая голову в плечи и обхватывая корпус руками. Горечь собственной глупости, перемешанной со страхом от осознания правды, заставила меня громко всхлипнуть, так, что молодая пара с коляской бросила на меня обеспокоенный взгляд.
Той ночью я не спала — лежала в кровати, закинув ноги в светло—зелёных пижамных штанах на стену у изголовья, пока тяжесть собственных мыслей не заставила меня встать и направиться в кухню, чтобы заварить чай. Там я разместилась на угловом стыке двух мягких диванчиков и долгое время смотрела в наполненную горячим и ароматным напитком чашку, прежде чем сделать первый глоток.
Я не могла перестать думать о Никите. Думала о его словах, сказанных мне на улице. Думала о всех фактах, которые, так или иначе, должны были навести меня на сомнения или подозрения: его восхищённые взгляды, его лёгкие и ненавязчивые прикосновения, его желание развеселить меня всеми возможными и невозможными способами. Думала о том поцелуе на крыше. Думала о его торчащих во все стороны волосах, ямочках на щеках и смехе человека, намного более мудрого и достойного, чем я когда—либо стану, умеющего даже самые мрачные будни превратить в солнечные выходные.
Я не могла понять саму себя: почему не сказала, что он тоже мне нравится? почему повела себя,
Мне нужно было с кем—то поговорить, но стрелки часов уже показывали далеко за полночь, чтобы звонить Варе, и я поймала себя на мысли, что мне впервые в жизни действительно нужна была мама. Но её не было, и поэтому всё, что оставалось — это вернуться обратно в кровать, укутаться в одеяло как в огромный тёплый кокон и постараться заснуть.
И после ромашкового чая сон пришёл быстрее, чем я предполагала.
Никита не разговаривал со мной два дня, отчего и понедельник, и вторник в школе показались мне невыносимо скучными. К тому же, мне приходилось продолжать посещать актовый зал после уроков и теперь, когда никто не пытался развлечь меня в перерывах между имитацией бурной деятельности, я окончательно убедилась в бессмысленности всего этого.
Никита даже не смотрел на меня. Если честно, мне казалось, что он избегал не только меня, но и всех вокруг. Он все так же смеялся над неуместными и неумелыми пародиями Сёмы, но я не различала в нем того человека, которого, как мне казалось, я знала. Это был не Никита: его тень, картонная копия или же умело созданная им самим проекция, но точно не он.
Даже солнечные ямочки, которые я так полюбила, теперь слишком вычурно смотрелись на непривычно бледном лице.
Я не сказала Варе ни слова. Она разрывала мой телефон всё воскресенье, словно чувствовала, что что—то случилось, но я лишь поставила его на беззвучный режим и продолжала бессмысленно переключать каналы на телевизоре.
После того, как всё её попытки завести разговор разбились о неприступную стену моего молчания, она сдалась окончательно и теперь лишь продолжала кидать на меня косые взгляды исподтишка.
В среду после третьего урока в школьных коридорах раздалась громкая мелодия, напоминающая ту, что проигрывают на вокзалах перед объявлением поезда.
— Раз, два, три, — скрипучий голос директрисы резал слух, — Работает? Ольга Васильевна, нажмите кнопку слева, я ничего … А, хорошо. Внимание! В связи с предстоящим последним звонком и введённой в этом году новой привилегией выбора короля и королевы выпуска путём всеобщего голосования, с сегодняшнего дня и до конца недели отбор номинантов объявлен открытым. Бюллетени для голосования вы можете получить у своих классных руководителей, ящик для бюллетеней расположен на втором этаже напротив актового зала. К голосованию допущены ученики с восьмого по одиннадцатый классы. Спасибо за внимание! … Ольга Васильевна, выключайте!
Я перевела взгляд на Варю, остановившуюся слева от меня. Объявление застало нас буквально в дверном проёме на пути в уборную.
— Сейчас начнётся, — констатировала я, ставя сумку на подоконник напротив раковин и двух маленьких овальных зеркал.
Варя исчезла за дверью одной из туалетных кабинок.
— Что начнётся?
— Игры не на жизнь, а на смерть. Искренне сочувствую всем парням, чьи девушки уже начали составлять агитирующие акции в поддержку их пары. Только представь: последний учебный год — это, для многих, последний шанс хоть как—то самореализоваться в жизни до того момента, пока они не выскочат замуж в девятнадцать из—за случайной беременности и не начнут жизнь унылого младшего продавца в продуктовом. Что далеко ходить — та же Зоя. Она спит и видит, лишь бы только эту корону в ручищах своих подержать. Она же сама этот конкурс и учредила, спасибо богатому папочке. Как говорится — пока сам себя не похвалишь, никто не похвалит.