Одна на миллион
Шрифт:
— Договорились, — подтвердила я.
Никита сказал Варе, что если она всё—таки сможет прийти, то он будет очень рад, а затем отправился на своё место.
Класс медленно заполнялся ребятами. Я делала вид, что листала учебник по русскому языку в поисках параграфа, на котором мы остановились на прошлом уроке, хотя, на самом деле, уже в пятый раз скользила взглядом по нумерациям страниц, неспособная сконцентрировать на них внимание. Чья—то ладонь легла на мою, нервно теребящую страницу с упражнениями на расстановку знаков препинания, и слегка сжала.
Я перевела взгляд на Варю. Довольная,
— Либо он со всеми такой милый, либо ты ему нравишься.
— Он со всеми такой милый, — сказала я.
Хотя хотелось мне, конечно, чтобы именно второй вариант оказался правдой.
Никита оказался пунктуальнее, чем я могла бы предполагать. Ровно в семнадцать часов вечера (клянусь, настолько ровно, что мне показалось, словно он стоял под дверью и считал секунды прежде, чем зайти) три коротких стука разнеслись по моей квартире. Я тут же подскочила на месте (будет справедливо добавить, что сама я уже как пятнадцать минут сидела в коридоре на пуфике и то и дело поглядывала на часы) и прижалась лбом к двери, заглядывая в глазок. Несмотря на то, что обзор мне открывался скудный, я тут же отметила про себя, что Никита не был одет во что—то вычурное, типа костюма или хотя бы пиджака, а это значило, что я буду единственная, кто выглядит так, будто бы собрался на модный показ.
Мысленно проклиная Варю и пытаясь просчитать, успею ли я погладить свитер, который неряшливо скомкала и запихнула в шкаф сразу после школы, я открыла дверь. Да, я оказалась права — Никита не выглядел нарядно, но всё равно был очень красив: голубая рубашка с коротким рукавом подчёркивала цвет его васильковых глаз и демонстрировала крепкие предплечья, чёрные джинсы сидели на бёдрах достаточно свободно, чтобы считать их вызывающими, и достаточно плотно, чтобы подчёркивать ровность его ног. Волосы, в обыденное время торчащие в разные стороны, теперь выглядели нарочито аккуратно.
Я поймала себя на мысли, что слишком долго разглядывала Никиту. Но отвести взгляд оказалось намного сложнее, чем я могла подумать. Это было как смотреть на закат: рано или поздно тебе придётся уйти, когда на улице совсем стемнеет, но до тех пор, пока небо демонстрирует тебе весь спектр цветов от оранжевого и до кроваво—красного, ты просто не в состоянии оторвать взгляд. Почему? Потому что хочется запечатлеть в памяти каждый сантиметр небесного полотна.
Я хотела отшутиться, чтобы закрыть чем—то неловкое молчание, повисшее в воздухе, но Никита опередил меня:
— Ты такая красивая, — выдохнул он, и только тогда я заметила, что он тоже всё это время разглядывал меня.
Это меня словно отрезвило.
— Не слишком вычурно? — отстранёно произнесла я, словно не стояла перед этим напротив зеркала целых два часа, пытаясь сделать так, чтобы всё смотрелось идеально.
— Ты выглядишь замечательно, — Никита покачал головой.
Его взгляд скользнул по мне сверху вниз. Я почувствовала, что, несмотря на всё моё старание сохранять хладнокровие, лицо начинало краснеть.
— Это всё платье виновато, — я пожала плечами. — Ты вот, например, тоже очень красивый … даже без платья.
Никита рассмеялся.
— Ну спасибо!
Мы ещё несколько мгновений обменивались странными взглядами, а затем я сняла с крючка свою любимую красную сумку с длинными ремешком, так хорошо подходящую под красные лодочки, красующиеся на моих ногах, и кивнула в сторону двери.
— Идём?
— Да, — Никита стряхнул невидимые пылинки с ворота своей рубашки, — А то сейчас без нас там уже всё съедят.
Юлия Александровна, мама Сёмы, оказалась на редкость доброй и солнечной женщиной. Я не могла смотреть на неё без улыбки: несмотря на свою тучность, она легко порхала из гостиной в кухню и обратно, маневрируя между стульями, расставленными вокруг большого овального стола, и всё время о чём—то меня спрашивала, словно хотела узнать всю мою подноготную за один вечер.
Я сидела между Никитой и Сёмой, чуть дальше сидел Ян, а на противоположной стороне стола разместилась остальная часть семьи Остапенко: конопатая девчушка по имени Даша, подстриженный практически на лысо восьмилетний Серёжа и Олег — самый взрослый из детей. Он уже учился в университете в другом городе, и, как сказала Юлия Александровна, приехал погостить буквально на два дня.
— Ритуль, будешь? — спросила она, подавая мне большое блюдо с пышущим жаром картофелем.
Я не успела кивнуть, как Никита, сидящий рядом, подхватил тарелку одной рукой, пока второй подцеплял картофелины вилкой и клал их мне на блюдце.
— Спасибо, — только и произнесла я.
— Даш, — Сёма перегнулся через стол. — Положить тебе чего—нибудь? Хочешь салатик? Или курочку?
Девочка замахала головой из стороны в сторону, отчего её длинные волосы, заплетённые в хвостики по бокам, принялись бить сидящих рядом Олега и Серёжу.
Я рассмеялась.
— Я хочу, чтобы Никита положил мне виноград, — пискнула Даша и ткнула пальцем в тарелку с фруктами, стоящую недалеко от меня.
— Хочешь, я подам? — спросила я.
— Нет, — тут же отрезала девочка и надула губы.
Я растерянно завертелась на месте, пытаясь понять, почему я так не нравлюсь маленькой сестрёнке Семёна.
— Я же говорил тебе, что нравлюсь ей, — позже объяснил Никита. — Она ревнует, потому что ты сидишь рядом со мной, а не она.
За моей спиной переговаривались Сёма и Ян, Никита с другой стороны о чём—то бурно спорил с Олегом, иногда так увлекаясь, что переставал следить за своими локтями и норовил угодить ими в тарелку с соусом или в салат с ветчиной. Серёжа просидел за столом ровно полчаса, а затем отпросился у Юлии Александровны пойти в комнату и поиграть в компьютер, а Даша продолжала сверлить меня взглядом до тех пор, пока я не предложила ей поменяться местами. Разумеется, она сразу же согласилась.
— Всё очень вкусно, Юлия Александровна — сказала я, отправляя очередную вилку салата с фасолью и сухариками в рот.
— На здоровье, милая! — ответила женщина.
Она успевала одновременно смотреть телевизор, располагающийся на кухне, следить за тем, что Даша кладёт себе в тарелку, поправлять Олега, когда тот забывал, где находится, и позволял себе пропустить пару фамильярных словечек, и разговаривать со мной. Мне нравилась Юлия Александровна — она олицетворяла в себе всё то, что я так старательно пыталась отыскать в своей маме.