Одна на миллион
Шрифт:
— Потому что ты отличный друг! — голос Никиты прозвучал неожиданно близко.
Он подошёл к Яну и хлопнул его по спине. Тот лишь закатил глаза. Слезший со стремянки Сёма выглядел чересчур радостным и взволнованным, словно он был единственным, кому это занятие доставляло удовольствие.
— Я всё! — сообщил он и вытер ладони о свой свитер.
Он, этот свитер, уже давно не имел товарный вид — на отрезке, где располагались локти, рукава были растянуты и потёрты, а на вороте отчётливо виднелся шов, скрывающий за собой разрыв ткани не по ворсу.
— Чудненько, —
Я уставилась на него, ожидая продолжения, но, похоже, не собирался говорить до тех пор, пока я не спросила бы “Что?”.
— Ммм?
— Какие у тебя планы на вечер?
Как правило, на вопросы о своих планах на вечер, выходные или каникулы я всегда отвечала, что не собираюсь раскрывать информацию данного типа без моего адвоката, но это же был Никита Макаров, и меня посетило искушение проверить, что же будет, если я скажу, что для него я всегда свободна.
Но всё же я сказала другое:
— Смотря, с какой целью интересуешься.
— Ну, — протянул Никита, покосившись на Сёму и Яна. На их лицах непонимание сменилось негодованием буквально за долю секунды.
— Ты сдурел? — Сёма всплеснул руками. — Это наша мужская фишка!
— Ой, брось, — отмахнулся Никита и снова обратился ко мне. — У нас сегодня пятничный отрыв. Присоединишься?
— Чего? — непонимающе переспросила я.
— Пятничный отрыв, — повторил Никита.
Он широко улыбнулся, словно не понимал сути моего негодования.
— Нет, мы не набираем полный дом женщин и дорогого алкоголя, мы просто играем в “Революцию”, — пояснил Ян. — Каждую пятницу. У Китосины собираемся, пока его брат занимается тем, чем занимается обычно.
— То есть, игнорирует меня, — сказал Никита.
— Китосина? — переспросила я. — Какое ужасное прозвище.
Я смеялась над Никитой. Он цокнул языком и шутливо толкнул меня кулаком в плечо.
— Это ещё что, — согласился Семён. — У нас есть кое—что похлеще.
— Но это не для дамских ушей, Сёма, блин! — возмутился Никита. Его щёки вспыхнули красным. Он запустил пальцы в свои волосы и взъерошил их так, что теперь они торчали во все стороны.
Затем Ян сказал мне, что, в основном, все прозвища в их компании одобрены и согласованы на общем собрании, которое они проводят сразу после того, как наиграются в “Революцию”, и я почти ему поверила, но потом в разговор встрял Сёма, пытающийся выдать ещё несколько мудрёно срифмованных с различными формами Никитиного имени словечек, на что Никита чуть не заехал ему попавшейся под руку картонной копией полумесяца, и я не успела заметить, как про меня медленно, но верно, позабыли.
Ровно до тех пор, пока Никита, чьи щёки снова стали естественно бледными, спросил:
— Ну так что, идёшь? — я медлила с ответом, и тогда он добавил: — Мне нужно, чтобы ты надрала им задницы как тогда, в воскресенье.
Я помолчала секунду, решая, как ответить Никите: так, чтобы выглядеть круче или так, чтобы ему понравиться?
— Ладно, — произнесла я наконец. — Только предупреди своих друзей, что я на мужские
Спустя два часа, один литр вишнёвого лимонада и полторы пачки чипсов с противным вкусом копчёного бекона, я поняла, что даже если бы сам терминатор встал на мою сторону, я бы не смогла сократить разрыв между собой и Сёмой, который, как оказалось, играл в “Революцию” хуже всех из парней. На первом месте был Ян, поражающий противников чуть ли не одной силой мысли, на втором — Никита. Я оказалась в самом конце турнирной таблицы.
Мы играли попарно, всё время меняясь между собой. Больше всего, несмотря на то, что я даже и в подмётки не годилась ему в соперники, мне нравилось играть с Яном. Во—первых, он играл молча, тогда, как Никита с Сёмой предпочитали ругаться и пихаться, а во—вторых, он был единственным, кто не поддавался мне, несмотря на то, что даже если бы он отложил свой джойстик и вышел из комнаты минут на пятнадцать, я бы всё равно и близко не смогла бы подойти к его текущему счёту.
— Я слышал, что ты, Рит, хорошо играешь, — произнёс Ян, когда мне снова представился случай составить ему пару. — Но пока я вижу только то, что ты хорошо проигрываешь.
— Да я клянусь тебе! — воскликнул Никита. Они с Сёмой сидели на диване, пока мы с Яном расположились на полу у них в ногах, потому что оттуда было удобнее управлять своим игроком (в моём случае это был один из революционеров, в случае Яна — один из военных).
Пытаясь показаться лучшим игроком, чем есть, я, прикусив язык, с силой принялась давить по кнопкам на джойстике. Только по тяжелым вздохам Никиты и смешкам Яна я поняла, что стреляла по своим же союзникам.
— О, Господи, — я взглянула на Яна, он качал головой и укоризненно косился на меня. — Мне тебя так жалко, что я даже не могу порадоваться своей победе.
— Жалко, знаешь, где? У пчёлки в одном месте, — прыснула я.
Сёма за моей спиной довольно заулюлюкал.
— Теперь я понимаю, почему ты её позвал, — сказал он, вероятно, Никите.
И я не смогла удержаться, чтобы не улыбнуться. А затем услышала, как в коридоре скрипнула входная дверь.
— Блин, — я обернулась и увидела, как Никита сжал челюсть. — Женя пришёл. Сидите, я сейчас.
Он резко поднялся с дивана и вышел из комнаты. Я притворилась, будто бы меня очень интересовали плакаты, развешенные на стенах, но сама раз за разом скользила взглядом в сторону двери, которую Никита оставил приоткрытой. Я видела тени, мелькающие в коридоре, и слышала голоса, хоть и не старалась прислушиваться.
Никита:
Я не собираюсь выгонять друзей из квартиры, которая, если ты не забыл, принадлежит не только тебе.
Женя:
Если ты не забыл, я пока единственный в этой квартире, кто зарабатывает деньги. И до тех пор, пока ты сидишь на моей шее, я буду распоряжаться тем, где ты спишь, тем, что ты ешь и тем, когда твои друзья могут приходить, а когда не могут.
Никита:
Ты знаешь, что мы с парнями собираемся у меня каждую пятницу.
Женя:
А меня это не особо волнует.