Одна на миллион
Шрифт:
Через некоторое время она попросила меня помочь ей с тортом. Оставив парней и Дашу в гостиной, мы переместились на кухню, где Юлия Александровна отодвинула штору и продемонстрировала мне большое шоколадное произведение искусства, украшенное ягодами и фруктами.
— Вау, — присвистнула я. — Вы сами делали?
Женщина кивнула.
— Никогда не знаешь, что кладут в эти покупные торты, — произнесла она, осторожно опуская блюдо на стол.
— Особенно если учесть, что у именинника аллергия на арахис, — вдруг вспомнила я.
Юлия Александровна замерла со свечками
— Ты знаешь?
Я пожала плечами, мол, не такое уж и большое дело.
Когда мы расставили разноцветные свечи в количестве восемнадцати штук по кругу и зажгли их с помощью спичек (я даже не подозревала, что кто—то до сих пор ими пользуется), Юлия Александровна вдруг взяла меня за руку.
— Хорошо, что ты пришла … Он так рад! — улыбнулась она.
Гостиная в квартире семьи Остапенко располагалась точно напротив кухни, и поэтому стоило мне только сделать шаг в сторону к дверному проёму, как я бы увидела всех сидящих за столом, включая Никиту. Но я продолжала стоять на месте с протянутыми к торту руками и смотреть на Юлию Александровну, чьё круглое лицо, покрытое веснушками, светилось, словно солнышко.
— Знаешь, Никита ведь мне ещё одним сыном стал после смерти его родителей … Три года — ведь это не такой уж и большой срок, верно? Но он справился. Не сразу, конечно, но справился. Спустя несколько месяцев он снова смог улыбаться, а спустя ещё год он уже снова стал похож на того Никиту, которого все мы так любили.
Я пыталась вспомнить Никиту Макарова трёхлетней давности, но в голове просто не было этих воспоминаний. Неужели, я была настолько слепа, что не замечала горя на лице человека, который постоянно улыбался?
— Милая, — Юлия Александровна положила свою руку мне на плечо. — Ты в порядке?
Я кивнула:
— Задумалась, извините.
Юлия Александровна пристально смотрела на меня.
— Никита был прав, у тебя все эмоции на лице написаны. Ты точно в порядке?
— Да, просто … Просто не могу поверить в то, что была так слепа.
Последнюю часть предложения я произнесла практически шёпотом, и, скорее всего, женщина её не услышала, потому как она с улыбкой на лице подняла со стола блюдо с тортом и подмигнула мне.
— Пойдём, пока все свечки не сгорели. Олег, выключи свет! — крикнула она.
И мы вернулись обратно в гостиную, где уже царил полумрак, и лишь свечки на торте в руках Юлии Александровны освещали всё вокруг, отбрасывая гигантские тени на стены и лица. Никита потирал ладошки, с детским восторгом предвкушая момент, когда ему позволят задуть маленькие огоньки.
Мои губы медленно расплылись в улыбке:
— Только не забудь загадать желание, — сказала я.
Никита поднял на меня глаза. Он немного подождал, прежде чем ответить:
— Ты меня и так уже заметила.
От неловкого молчания нас спасла Даша — она стукнула пустой чашкой по столу и начала скандировать “ТОСТ! ТОСТ!”, и хотя она навряд ли знала, что именно значит это слово, Никита послушался её, проронив несколько слов о том, как он рад, что все мы здесь собрались, и о вкусном столе, который накрыла Юлия Александровна,
В конце вечера, когда в квартире стало более или менее тихо за счёт того, что Серёжу и Дашу уложили спать, а телевизор в кухне сменили на тихий проигрыватель в гостиной, мы с Юлией Александровной засели за фотоальбомами, которые она вынесла в такой огромной стопке, что мне показалось, будто бы я отсюда ещё неделю не выйду (потому что именно столько времени понадобилось бы для того, чтобы рассмотреть целую тонну фотографий).
— Это Сёма и Олег на Чёрном море, — женщина указывала пальцем на фотографии, о которых рассказывала, — В тот год Сёма очень сильно обгорел, и нам пришлось целую неделю мазать его плечи сметаной, чтобы спал ожог.
Я хихикнула в кружку с чаем, которую раз за разом подносила к губам.
— Только не показывай ей те голенькие фотографии с деревни, — произнёс Олег с такой широкой улыбкой, что я задумалась, как у него щёки ещё не заболели.
— Олежа! — цокнула Юлия Александровна. — Хорошие фотографии, между прочим … И были они где—то здесь …
Женщина принялась листать альбомы с удивительной быстротой: я пыталась разглядеть фотографии, которые она пропускала, но никак не успевала.
Никита появился в гостиной спустя некоторое время. Я не знала, где он был, но видела, как после того, как мы вручили ему подарки, он удалился вместе с ними в другую комнату, единственную, которую мне не показывали. Я знала, что там отдыхает больная бабушка Семёна, и потому не настаивала на экскурсии.
— Спасибо, — Никита неожиданно зашептал мне на ухо, отчего кожа на шее покрылась мурашками.
Я немного отклонилась от него назад и вопросительно вскинула брови.
— За что?
— За всё, но за подарки в частности. Ты лучше всех.
Я закусила губу:
— Рада, что тебе понравилось. Но то, на что ты потратил последний кадр … Вам должно быть стыдно, молодой человек!
Несколько дней назад, когда я пыталась придумать, что же подарить Никите Макарову на день рождения, я решила, что ему будет приятно получить ту самую фотографию себя в защитном костюме и противогазе. И когда красноволосая женщина, работающая в фотоателье, выдала мне все снимки со старой плёнки, я без зазрения совести выкинула все, что не принадлежали нам с Никитой. Как оказалось, последний кадр он потратил на то, чтобы сфотографировать себя на фоне спящей меня (и не мило спящей, а спящей с открытым ртом и головой под таким углом, что мне потом не стоило удивляться, почему так сильно ноет шея).
— Но ты была такая милая!
— У меня слюна по подбородку стекала!
— Именно, — с невозмутимым лицом произнёс Никита после короткой паузы.
Я смущённо отвела взгляд в сторону, туда, где Ян с Семёном молча доедали остатки торта. Заметив, что я смотрю на них, Ян подмигнул мне, замерев с чайной ложкой во рту, а затем слегка отклонился назад и сделал музыку в проигрывателе немного погромче.
В какой—то степени это позволило нам с Никитой оказаться в уединении — приходилось шептать прямо в уши, чтобы услышать друг друга.