Одна на миллион

nastiel

— Ты подбросил ей наркотики или повесил на неё особо тяжкое преступление? — шёпотом спросила я.

Парень покачал головой.

— Я практически ничего не делал. Поверь мне, там и без меня хватало причин для того, чтобы Зою и её папашу взяли под белы рученьки. Весь их бизнес — одна сплошная чёрная бухгалтерия и уклон от налогов. К слову, вся техника для последнего звонка была приобретена именно на эти деньги.

Я удивлённо уставилась на Яна сбоку, но он продолжал смотреть точно перед собой.

— Как?

— Отец немного помог.

— И кем же работает твой отец?

Ян пожал плечами, мол, он бы сказал, да тогда ему придётся

убить меня.

— Спасибо, — сказала я и взяла его за рукав рубашки.

Ткань была удивительно мягкая и, казалось, вот—вот рассыпется в моей ладони. Я чувствовала, что мои грубые пальцы просто недостойны такого шика.

— Это ради Никиты, — отозвался Ян.

Он повернул на меня голову и улыбнулся, и я улыбнулась ему в ответ. Никита нашёл нас в толпе спустя ещё какое—то время, когда весь народ немного успокоился. На его лице читалось непонимание и удивление.

— Что произошло? — спросил он.

Мы с Яном синхронно пожали плечами.

— Не ваша ли это работа?

Я молчала, и Ян взял всё в свои руки:

— Мы—то тут причём?

Его голос не дрогнул, а уверенность оказалась на удачу заразительной.

— Вот—вот. Если бы она сегодня пришла с фингалом — это да, — подхватила я.

Никита не сводил с меня прищуренного взгляда, и чтобы окончательно убедить его в нашей лже—правде, я делала шаг к нему навстречу, взяла его лицо в свои ладони, привстала на носочки и заглянула ему в глаза. Я была уверена в том, что скажу: “Разве я могла бы обмануть тебя?”, но именно поэтому я и не смогла произнести ни слова — потому что действительно не могла. И мне пришлось снова наступить на горло своим принципам и прильнуть губами к губам Никиты на виду у практически всей школы, но я не почувствовала никаких эмоций с его стороны, хотя он тут же обвил здоровой рукой мою талию. Кто—то в толпе удивлённо присвистнул, кто—то воскликнул “Я же тебе говорил!”, а кто—то даже захлопал в ладоши, но это меня не особо волновало; всё, о чём я могла думать — это то, что Никита попросту мне не поверил.

Отошедшая от шока директриса отменила дебаты за ненадобностью — Зоя и Дима сняты с конкурса, и теперь нас было четверо: Катя и Стас и я с Никитой, — а у голосующих оставалось лишь два дня для того, чтобы выбрать своих фаворитов. И меня, как и прежде, совершенно не интересовал итог этого глупого голосования — я лишь фокусировала свой взгляд на Никите, чьи глаза, в свою очередь, почему—то всё время были устремлены куда—то мимо меня.

Комментарий к Глава 16

Розалинд Франклин — английский биофизик и учёный-рентгенограф, занималась изучением структуры ДНК.

========== Глава 17 ==========

На следующий день народу в школе было на удивление много, несмотря на конец четверти. На каждой перемене они кучковались напротив актового зала, там, где между двумя невысокими пальмами в горшках стояла урна для голосования, и с заговорческими лицами опускали в небольшую щёлку свои бланки; казалось, возможность поставить одну жалкую галочку давала им ощущение невероятной власти. Несмотря на то, что победа мне была не нужна, я чувствовала странное волнение каждый раз, когда находилась в радиусе видимости с той самой урной и замечала рядом с ней очередного ученика, складывающего свой буклет в несколько раз и забрасывающего его внутрь. Меня разрывало: с одной стороны, я продолжала следовать своим принципам и надеяться на то, что мало кому в голову придёт проголосовать за нас

с Никитой, и мне не придётся выходить на сцену под ослепляющий свет искусственных звёзд и цеплять на голову дурацкую корону, наверняка не пластмассовую, потому что Зоя надеялась, что она будет украшать именно её причёску, а потому заставила папочку вложить в неё немалые средства, а с другой думала о том, что эта победа привнесла бы в мою жизнь что—то, чего в ней никогда не было. Не хотелось говорить об общественном признании, но, возможно, именно в нём и был смысл всех этих голосований?

— Эй, — позвал меня Никита.

Всё это время я стояла у окна на втором этаже и смотрела на то, как дети на смежной со школой игровой площадке покоряют горки и лестницы. Третий урок подходил к концу, но занятия я уже не посещала, потому как сдала всё ещё раньше положенного времени и ходила в школу лишь ради биологии и химии, по которым собиралась сдавать экзамены, и друзей, круг которых в связи с последними событиями перестал включать в себя одну лишь Варю. Никита подошёл ко мне и чмокнул в щёку: не небрежно, как это делала Гришина, когда приветствовала, а любовно, прижимаясь губами к моей коже на долгие секунды.

— Привет, — сказала я.

— Привет, — отозвался он.

— Как рука?

Никита продемонстрировал мне оттопыренный большой палец в кулаке.

— Слушай, — осторожно начал он. — Ты уверена, что вы с Яном не имеете никакого отношения к тому, что Зою и её семью сейчас допрашивают все существующие правоохранительные органы, а Дима сидит дома, напуганный анонимным звонком, который сказал, что в случае неповиновения доложит его матери о том, что он брал её машину и возил на ней девчонок к ним на дачу?

Я уставилась на свои руки в попытке скрыть улыбку. Ян рассказал мне о звонке в квартиру Лавровых накануне вечером — мы с ним провисели на телефоне больше двух часов, потому что, как оказалось, у него нашлось полным полно подобных историй с прошлого места учёбы, и несмотря на то, что мне так и не удалось выведать у него о причине их переезда и месте работы его отца, мне понравилось говорить с ним. Возможно потому, что мы действительно оказались очень похожи, словно я разговаривала с мужской версией самой себя.

Никита смотрел на меня сбоку, ожидая ответа:

— Понятия не имею, о чём ты, — сказала я, поднимая взгляд на детей за окном.

Девочка в розовом джинсовом комбинезоне стукнула рыжего мальчика пластмассовым ведёрком по голове. Чья—то собака, привязанная к одной из перил, рыла под собой яму в попытке закопать ветку. Ветер поднимал подол юбки женщины, которая раскачивала на качелях своего сына.

Никита всё смотрел на меня. Он молчал, а я не знала, что ещё сказать.

— Не то, чтобы я зол, — через несколько секунд сказал Никита. — Но по шкале от одного до Леонардо Ди Каприо, которому снова не дали Оскар, я, скорее, второй вариант.

Мне пришлось задуматься, как лучше ответить. Конечно, я могла бы извиниться, но я не ощущала себя виноватой, а он бы сразу почувствовал мою неискренность, а мне не хотелось, чтобы он понял, как сильно ошибся, когда поверил в свою ко мне любовь.

— Я пойму, если ты не захочешь больше со мной общаться, — наконец произнесла я.

Я повернулась к Никите всем корпусом. Он прищурил один глаз, покачал головой и ответил тихо, почти шёпотом:

— Даже если ты убьёшь человека, я тебя не оставлю. Я люблю тебя. Поэтому просто помогу расфасовать тело по чёрным пакетам и закопать где—нибудь в сквере.