Одна на миллион
Шрифт:
— Я плохой человек, — сказала я. — Я не должна тебе нравиться.
— В первую очередь, ты — мой человек. А прилагательное можешь выбрать любое, какое в голову взбредёт: плохой, странный, закрытый, добрый, красивый, забавный, умный, с красивыми глазами и милой улыбкой …
— Это не прилагательные уже! — оборвала я Никиту, рассмеявшись.
Он пожал плечами. Я снова опустила глаза, но теперь уже из—за смущения. Прозвенел звонок с урока, и словно по команде все двери кабинетов распахнулись, выпуская школьников в коридор. И эти сиреневые стены вокруг вдруг показались мне такими родными: даже шум сливающихся воедино голосов и дети, норовящие сбить меня с ног, открылись мне
Через несколько секунд до меня донеслись отрывки разговора парней, и я прислушалась. Казалось бы, ничего особенного — дурацкие споры о том, чья же игровая стратегия в “Революции” лучше, но я даже не стала просить их заткнуться, а наоборот присоединилась к их дискуссии, вставляя невпопад те маломальские понятия из игры, которые смогла запомнить со слов Никиты. И они подыгрывали мне, словно я говорила всё правильно, хотя это было совершенно не так.
В воскресенье, за день до последнего звонка, мне наконец позвонила мама. Около десяти минут она рассыпалась в извинениях, что было не просто долго, а мучительно бесконечно для меня. Я не перебивала, но и не вслушивалась в её слова, которые она повторяла раз за разом: “Италия … Деньги … Удача … Раз в жизни …”. Она извинялась передо мной, но при этом говорила только о себе.
— Ну, — сказала она, когда мы пришли к тому, что я её прощаю. — Как дела?
— Нормально.
— Как школа?
— Всё сдала. Одни пятёрки. Золотая медаль.
Я говорила именно то, что она хотела услышать — ей не было дела до того, что я сгрызла все ногти до мяса от волнения перед завтрашним днём, приводящего меня в ужас, что у меня появился молодой человек и новые друзья.
— Горжусь тобой, принцесса!
Я слышала, что она улыбалась на том конце провода, но это не грело мне душу, потому что я знала, она радовалась не за мои успехи, а за свои амбиции лучшей мамочки в мире, вырастившей такое гениальное чадо.
— Спасибо.
И мама снова пустилась в рассказы о своей замечательной жизни с Марком в Италии, и я держалась из последних сил, чтобы не предложить ей остаться там на постоянное место жительства. Меня спас стук в дверь.
— Мне нужно идти, — я перебила её на полуслове. — Кто—то пришёл.
— Ты же не открываешь двери незнакомым людям? — уточнила она, словно мне было десять лет.
— Пока, мам, — ответила я, а затем добавила больше для приличия, чем искренне: — Целую.
И тут же нажала на отбой, не дождавшись ответного прощания, потому что посмотреть, кто за дверью, мне было гораздо интереснее, чем слушать о том, какая я неблагодарная дочь, ведь не могу уделить на разговор с матерью хотя бы двадцать минут. Каково было моё облегчение, когда на пороге оказался Никита. С его волос крупными каплями падала вода, а серая ветровка насквозь промокла, и я вспомнила, что чуть раньше слышала гром за окном.
— Что ты тут делаешь? — спросила я, впуская его внутрь.
Никитин взгляд скользнул по мне, и я вспомнила, что выгляжу далеко не лучшим образом: в старых лосинах, ткань которых в некоторых местах протёрлась
— Проходил мимо, вижу — в окнах свет горит, думаю, дай, загляну.
Губы Никиты растянулись в улыбке. Я покачала головой.
— Проходил мимо? В такую погоду? — уточнила я.
Он не нашёл, что ответить, и я молча помогла ему стянуть куртку. С кроссовками он справился сам.
— Чай будешь? — спросила я, кивая в сторону кухни.
Никита заиграл бровями, будто получил непристойное предложение. Я толкнула его в бок.
— Я серьёзно, извращенец!
— Буду, буду, — рассмеялся Никита и быстро чмокнул меня в висок.
Мы разместились на кухонном диванчике так, что между нами оказался его угол. Я налила себе зелёный чай с чабрецом, а Никите сбагрила чёрный с манго — мне он жутко не нравился, но мама покупала его коробками, по какой—то причине считая, что он — мой любимый. Я потянулась за пультом, но Никита перехватил его, не позволяя включить телевизор. Я взглянула на него; Макаров выглядел так, словно хотел поговорить, но не знал, как начать.
— Ну что ещё? — воскликнула я, когда он в очередной раз тяжело выдохнул в кружку.
— Зоиного отца арестовали, — наконец сказал он.
Я удивлённо приподняла брови.
— Об этом что, в газете писали? Откуда такое серьёзное заявление и такая подозрительная уверенность?
— Это не смешно, — Никита взял из вазы шоколадную конфету и принялся крутить её в руке. — Вы с Яном семью разрушили.
Я покачала головой. Затем сделала глоток чая и снова покачала. Я не была уверена, кого пыталась убедить: его или себя.
— Женя сказал, что ему дадут один год колонии поселения с конфискацией имущества.
Я передёрнула плечами, пытаясь осознать полученную информацию. Выдохнула. Прочистила горло и, собравшись, притворно воскликнула:
— Это не так уж и плохо!
Никита, явно удивлённый моим безразличием, слегка напрягся. Он пытался вызвать у меня чувство стыда и, возможно, заставить раскаяться, но немного опоздал: несколько дней назад я уже убедила себя в том, что всё делаю правильно. Поэтому я стойко выдержала непроницаемый взгляд Никиты, а затем продолжила, приняв решение поменять тактику:
— Они построили против нас заговор, — начала я. — Они решили, что вместо того, чтобы поговорить, будет лучше выбить из меня или тебя всё желание участвовать в конкурсе. Они могли убить тебя.
— Ты преувеличиваешь.
— Ладно, хорошо. Они могли сильно тебя покалечить. Они заслужили это.
Если бы Никита был чуть твёрже характером и чуть меньше любил меня, он бы встал и ушёл: я заметила, как он привстал, но тут же плюхнулся обратно. Конфета в его руке превратилась в мягкую массу. Я скользнула взглядом по его лицу. Небольшая тонкая алая ранка пересекала густую низко посаженную бровь, от ссадин на скуле уже не осталось и следа. Единственное, что всё ещё продолжало напоминать о несчастном случае — поддерживающая повязка ярко—синего цвета.
— Я специально соврала тебе, — после короткой паузы продолжила я. — Потому что знала — будешь злиться. Но я не могла не отомстить, понимаешь? — Никита сдвинул брови к переносице — ему явно не понравилось услышанное. — Ты можешь плевать на собственное здоровье и собственную безопасность, но это не значит, что мне тоже будет всё равно. Именно поэтому я обратилась к Яну … Знала, что он поддержит. — Я поёрзала на диване, придвинувшись поближе к Никите, и протянула ему руку — но он не взял её, как делал это раньше. — Они сделали тебе больно … Я не могла поступить иначе.