Одна, но пагубная страсть
Шрифт:
— Кто?
— Ты что, в самом деле ничего не слышала? — нахмурилась она. Ответ явственно читался на моем открытом лице, и Наташка сама себе с прискорбием ответила:
— Не слышала.
— Расскажи еще раз. Тебе что, трудно?
— В твоих любимых детективах подруги за подруг горой, — ехидно напомнила Ленка, — а ты Наташку даже не слушала.
— Тебе откуда про детективы знать, ты же только классику читаешь? — не удержалась я от ответного ехидства.
— Кто-нибудь мне посочувствует или вы продолжите литературный спор? — возмутилась Наташка.
Нам стало стыдно, и мы примолкли.
Наташка была у нас самой старшей, она уже успела закончить институт и пять лет работала в строительной фирме.
В моей жизни не случалось ничего. Хоть бы какое-нибудь крохотное приключение было. Самолеты не опаздывают, вещи не теряются, парни все на редкость положительные. Я даже по вечерам по улице хожу без опасений, твердо зная: ничегошеньки со мной не случится. Приключения не для меня. Это у других, что ни день, то новое событие, а у меня сплошная проза. Жизнь проходит, и ничего-то в ней не происходит. То ли дело в моих любимых детективах. Хоть бы раз свалилось мне на голову такое счастье. Приключение, я имею в виду. Так ведь нет. Или хоть бы влюбиться безответно…
Но и тут непруха. Несчастный я человек…
Другое дело Наташка. Вот опять страдает, жизнь, так сказать, бьет ключом. Еще один повод ей позавидовать: Наташка у нас красавица. Настоящая роковая женщина. Волосы темные до плеч, глаза карие, ресницы длинные, нос с горбинкой, рот большой, губы полные. Ноги от плеч, и четвертый номер бюста. Мужики столбенеют. А у меня нос курносый, глаза голубенькие, губешки бантиком, прибавьте дурацкие ямочки на щеках да еще кудряшки. Разумеется, я блондинка. А кто ж еще? Только и слышу со всех сторон: «Ой, какая же ты хорошенькая!» Спасибо большое. Волосы я перекрасила и усердно их выпрямляю, но перемены не порадовали: выпрямляются они неохотно и на очень короткий срок, зато отрастают быстро, так что либо раз в неделю их надо красить, либо оставить всякую надежду. Что я и сделала, потому что краситься четыре раза в месяц денег нет. В общем, единственная моя радость — это детективы. Вот уж где жизнь…
Наташка — двоюродная сестра Ленки, а с Ленкой мы дружим с детства. И с Наташкой, разумеется, тоже, несмотря на разницу в возрасте. Ленку никто никогда ни красавицей, ни даже хорошенькой не называл, и она решила быть умной. Читает Достоевского, слушает классику и на этой почве стала очень нервной. Оно и понятно: кто ж такое издевательство долго выдержит? На днях смотрели фильм какого-то датского режиссера,
— Ты опять спишь? — грозно спросила она, сверля меня взглядом. — Я третий раз повторять не буду.
— Я не сплю, — ответила я с обидой. — Я думаю, как тебе помочь.
— Говорила я тебе, Дима твой — ….! — тут же влезла Ленка. — Доверять ему никак нельзя. Опять же, женат.
— Он развелся.
— Но на тебе не женился.
— Я б за него и сама не пошла. Вот уж счастье… И дело сейчас не в этом.
— А в чем? — додумалась спросить я.
— Да что это за наказание? От родных подруг и никакого сочувствия! Бабки он мне должен. А отдавать не хочет.
— Ты ему в долг давала? — удивилась я. — Что-то я такого не припомню.
— Откуда у меня бабки, чтоб ему в долг давать? У меня папа не Рокфеллер, а хирург в больнице.
— Это я помню, — удовлетворенно кивнула я, переход от любимого детектива к суровой реальности давался мне нелегко.
— Он мне бабки должен, понимаешь? Потому что мы так договаривались. Хрен бы он под застройку участок получил, участок-то золотой, считай, в самом центре. Я из кожи вон лезла, все свои связи подняла, пошла к придурку Гаврюшкину… Помнишь того лысого, с которым я новую жизнь начинала?
— В прошлый понедельник?
— Не путай меня! В прошлый понедельник я начала вести дневник. Буду вписывать все свои победы и поражения. Так в себе лучше разобраться. И потомкам радость. О чем это мы? — нахмурилась Наташка, потеряв нить разговора.
— О потомках, — с готовностью подсказала я.
Наташка рукой махнула:
— Не до них мне сейчас.
А Ленка охотно подсказала:
— О бабках. Твой Дима Рыбаков обещал тебе деньги…
— Вот. Потому что я этот участок потом и кровью…
— Гаврюшкин! — озарило меня.
— Ну, Гаврюшкин, — кивнула Наташка, приглядываясь ко мне. — А чего ты его вспомнила? Кстати, я ему за содействие бабки обещала, он все честь по чести сделал. И с какой рожей я теперь ему скажу: «Виктор Аркадьевич, денег нет и не будет, потому что этот козел нашел себе дуру-продавщицу»?
— Так вот в чем дело, — невероятно обрадовалась я, начав кое-что понимать. — Твой Рыбаков завел любовницу, вы поссорились, и он…
— Любовницу! — фыркнула Наташка. — Ты бы видела это существо. Глазки красненькие, рыльце узенькое, носик длинненький… — Тут она машинально взглянула на нашу Ленку, которая мрачнела на глазах, вздохнула и торопливо продолжила:
— Дело даже не во внешности, она еще и дура, каких свет не видывал. Впилась в него, точно клещ, соображает, скудоумная, что дураков, чтоб на нее позариться, днем с огнем не сыщешь…
— Он-то вот позарился, — не без яда заметила Ленка.
— Позарился. Потому что идиот. Ему чем баба глупее, тем распрекрасной он себя чувствует. Я ему прямо так и сказала: «Дима, люби свою торговку на здоровье, расстанемся интеллигентно, я не собираюсь мешать твоему счастью».
— Правильно сказала, — кивнула я.