Одна ночь меняет все
Шрифт:
– Только дотронься до меня, – дрожащей рукой вытирая кровь с губ, предупредила я. – И ты пожалеешь.
Подхватив рюкзак, я почти бегом бросилась обратно на стоянку.
Мне не хотелось в очередной раз испытывать судьбу.
~ ~
Дома было необычайно тихо. Не слышалось привычного бормотания Андре с клиентами по телефону, извечно работающий в гостиной телевизор был выключен, лишь тихий шелест бледно–молочных занавесок, развивающихся на окнах, нарушал эту безмолвную идиллию.
Я медленно плелась вверх
Мне и хотелось позвонить Кристалл, и в то же время я одёргивала себя. Пора перестать взваливать на неё свои проблемы. Это ужасно, она погрязла в моей жизни. Так не должно быть.
С этими невесёлыми мыслями я вошла к себе в спальню и застыла.
На идеально застеленной кровати сидела Андре. Её взгляд никогда не был тёплым, но эта жгучая ярость – я видела её впервые.
С трудом проглотив застрявший в горле комок, я сделала несколько робких, неуверенных шагов.
– Мама? – осторожно спросила я.
Её движение было молниеносным. Невесомый кусок смятой бумаги больно ударил мне в грудь. Совершенно автоматически я подхватила его, затем расправила. Это была скомканная бумага с результатами моих анализов.
Ужас постепенно заполнял каждую отдельную клеточку моего тела. Резко вскинув взгляд на Андре, я инстинктивно отшатнулась от всепоглощающей ненависти направленной на меня.
13
– Ты дрянь неблагодарная.
Шлепок.
И мою щёку обожгло.
Никогда прежде Андре не поднимала на меня руку.
Прижав ладонь к пылающей коже, я отшатнулась и инстинктивно сжалась в ожидании нового удара. Но его не последовало.
– Кто? – теперь голос матери был убийственно спокоен.
Я молчала.
– Кто? – чуть громче повторила она, но я не проронила ни звука.
– Я спрашиваю, кто... отец? – последнее слово далось ей с трудом. Она почти прошипела его сквозь зубы.
Ошарашенная присутствием Андре в своей комнате, я соображала слишком медленно. Что мне делать? Я собиралась поговорить с ней, но планировала подойти к этому вопросу так деликатно, насколько это возможно. Я ещё не успела обдумать все последствия нашего разговора, а теперь он настиг меня раньше времени.
Я всегда считала спальню своей территорией, своим островком безопасности, а выходит, мать рылась в моих вещах?
– Что ты делаешь в моей комнате? – промямлила я.
Резкий смешок, словно лай, вырвался из горла Андре.
– Это, в первую очередь, мой дом. Он куплен на мои деньги, как и мебель, которая здесь стоит, одежда, которую ты носишь, школа, которую ты посещаешь. Всё оплачено мной.
Я осмелилась мельком взглянуть на её обескровленное лицо, лишь два ярко–красных пятна горели на щеках матери.
– И всё, что я когда–либо просила от тебя, – тем временем продолжала она, – это послушание.
Подойдя ближе, Андре схватила меня за руку чуть повыше локтя и развернула к двери.
– Это так ничтожно мало, – толкнув меня в спину, добавила она. – Я не ограничивала тебя ни в чём, хотя, видимо, стоило. Я растила тебя не для того, чтобы в итоге получить такой подарок, – я застыла у порога, не желая выходить в коридор, но Андре буквально выпихнула меня из комнаты. – Ты стала такой рассеянной, нервной, плаксивой... Я думала, может, ты подсела на что–то. Знаю, в старшей школе, какой бы дорогой и закрытой она не была, это есть. Я ожидала обнаружить что угодно: порошок, таблетки, травку. Но никак не эту бумажку из какой–то сомнительной конторы, – теперь она, ухватив меня за руку, тянула к лестнице. – И знаешь, мне даже не особо важно, чей это ребёнок. Не хочешь, не отвечай
– Это мой ребёнок, – я попыталась выдернуть свою руку из её цепких пальцев. – Куда ты...
Новый тычок в спину заставил меня замолчать. Впереди были крутые ступеньки.
– Мы едем в Скоттсдейл, я позвонила и уже обо всём договорилась.
– Куда? О чём? – спустившись, я обернулась к Андре, но та настойчиво напирала на меня, загоняя к выходу.
– О том, чтобы это побыстрее извлекли из тебя.
Прижавшись спиной к входной двери, я не двинулась ни на миллиметр.
– Я... я не собираюсь делать аборт, – мой вскрик вышел каким–то жалким и прозвучал совсем по–детски.
Снова шлепок.
Теперь горела вторая щека.
– Тебя не спрашивают, – глубокие складки залегли вокруг плотно сжатых губ Андре. – Проблему надо устранять, пока ещё есть возможность.
Посмотрев на неё исподлобья, я снова твёрдо повторила:
– Я не собираюсь делать аборт.
– А что ты собираешься делать? Рожать это? – прищурившись, выплюнула Андре. – Растить? На какие средства?
Потупившись, я молчала.
Андре тяжело выдохнула.
– Ты никто, слышишь. Никто. Ноль. И ничего не стоишь. Всё, что у тебя есть, принадлежит мне. И если ты оставляешь его, – она кивнула на мой пока ещё плоский живот, – значит, у тебя ничего нет.
– Ты не права, – я обхватила себя руками, – у меня есть он... или она.
– У тебя есть я, – мать наставила на меня палец и потрясла им перед моим носом. – Нет меня – и тебя нет.
– Лучше бы меня изначально не было, так?
Я понимала, это звучит слишком, но прежде чем успела сдержать себя, слова уже соскользнули с языка.
Андре напряглась.
– Это очень грубые слова, Райли. Как ты можешь так говорить? Я твоя мать, и я волнуюсь. Пойми, это лучший выход.
Я отрицательно замотала головой.
– Это не выход. Не для меня. Я... я... я не могу.
– Ты не сможешь, когда он родится, когда он будет плакать, когда ты не будешь спать ночами, когда ты будешь стоять напротив кроватки, смотреть на него и думать, что могла бы сейчас быть в колледже, веселиться с друзьями, ходить на свидания... а не проводить бессонные ночи рядом с орущим младенцем. Ты подумаешь, что, когда он подрастёт, всё наладится, но, поверь, станет ещё хуже. Без образования, без семьи, без денег, без нормальной работы, без поддержки. Ты будешь смотреть на другие... полноценные семьи... ты будешь завидовать им, заглядываться на чужих мужей... отцов... на женщин, построивших карьеру... успешных и независимых, и понимать, что своим жалким существованием ты обязана всего лишь одному необдуманному поступку. Опомнись, пока не поздно.