Одна против зомбей
Шрифт:
– Уж не себя ли, Ника, имеешь в виду?
– поинтересовался Тоха.
Зная мой нрав, он не спешил снимать шлем.
– У меня, между прочим, целых два высших образования... неоконченных, - сообщила я народу.
– И грамота о победе в школьной олимпиаде по литературе есть.
– Извини, Ника, мы не хотели тебя обидеть, - повинился Тоха, видимо, вовремя вспомнив, как я его на тренировке чуть было не зарубила шашкой.
– Да и вообще спор о том, кто круче мужики или бабы бессмыслен.
А вот Толик полез в бутылку.
– Ты не права, Ника, - безапелляционно заявил
– Сейчас нужны не герои и героини, а тупые исполнители - люди-роботы, у которых нет эмоций и вредных привычек. Вот ты у себя в ОВО "LАДИК" - никто и ничто.
– Чо!!!
– возмутилась я и атаковала Толика баулом, словно кистенем.
Толик пытался уйти в сторону, но я сбила его с ног подсечкой.
Шлем выпал из рук Толика и подкатился к моим ногам.
– Не убивай его, Ника! Не убивай до Дня города!
– с издевкой заголосил засранец Тоха.
– Иначе у нас все сорвется. А уж после праздника можешь прикопать его трупешник где-нибудь на Промзоне. Я тебе даже лопату найду.
– Издеваетесь над беззащитной девушкой, да?
– ударом ноги я зафутболила Тохе толиковским шлемом в солнечное сплетение.
Тоха охнул и согнулся, держась за живот.
Толик подобрал меч, но с пола не поднимался. Сидел гад и громко хохотал надо мной и Тохой.
Я негодующе посмотрела на Толика и сказала:
– Обещаю: такую карьеру сделаю в своей компании, что вы все обзавидуйтесь!
– Не верю, - заявил Тоха.
– Не веришь?!
– зашипела я.
– И я не верю, любовь моя, - поддержал мелкого гаденыша Тоху Толик.
– Прости, Толик, но я больше - не твоя любовь!
– заявила я, возмущенная таким неверием в мои таланты.
– Типа, развод и девичья фамилия?
– квакнул осмелевший Тоха.
– Типа того, - кивнула я ему.
– А карьеру я сделаю такую, что никому из вас и не снилась. Плевала я на вашенский клуб. Чистите и дальше ржавчину с помойного старья сами. А я ухожу вас - за славой и величием. И возвышусь так, что вы будете рыдать, сожалея, что когда-то меня тут чмырили.
Я направилась к выходу. И услышала голос Тохи:
– Чо это с ней, Анатоль?
Диагноз Толика был краток:
– Паранойя, кажется.
"Нет, сейчас я с этими скотами разбираться не стану, - решила я.
– Но обязательно отомщу. И мстя моя будет столь жестока, что легендами о ней еще пару веков матери будут пугать непослушных детей".
– Нет, сукины дети!
– крикнула я, обернувшись к моим хулителям.
– Это никакая не паранойя! Таков мой путь - путь женщины-воина!
О, если бы я знала, что выбранный мною путь уже через месяц приведет меня прямиком к существам, которых я с детства до ужаса боялась... то все равно бы вряд ли бы смогла свернуть с этой дорогой. Ибо сказано: решительных судьба ведет, а трусливых гонит пинками.
ЧАСТЬ II.
ГЛАВА. 1. НЕМНОГО СТРАШНОВАТО
1
Очаровательная, миниатюрная и романтическая брюнетка со взглядом трепетной лани и сурово сжатыми губами профессиональной охотницы на упырей - стояла на холодном осеннем ветру, крепко прижимая к себе толстую папку из белой кожи и бодро хлюпая носом.
Если кому интересно, то сия очаровательно и романтически хлюпающая брюнетка - это я, Ника Лодзеева. Отличный страховой агент. Настоящий гражданин нашей многострадальной Родины. Ценитель поэзии. Бесстрастный исследователь общества. Талантливый психопатолог-любитель. И просто хороший человек. Весьма тонкой души человек. Впечатлительный. Ужасно образованный. И до коликов в животе верящий в то, что появился на этот свет не набивать пузо и голову всяким говном, а по очень-очень важному для остального непутевого человечества делу.
Правда, по нынешнему моему виду никто бы не догадался, что видит перед собой будущего мессию. Вид у меня сейчас был не просто грустный, а весьма даже унылый и подавленный.
И если бы в моих руках имелся привязанный к шее булыжник, а не папка, то художникам Ивану Айвазовскому и Василию Перову с меня впору было рисовать в четыре руки социально-маринистическую картину "Маруся идет топиться".
Под стать выражению лица были и мои мысли. Лучшие из них дезертировали, а те, что остались, были полной галиматьей и никуда не годились, кроме мусорного ведра.
Меня мучил страх перед неудачей. В мою голову вторгались потоки всякого невротического дерьма и подло влезали пораженческие настроения.
"Не важно, что я не смогу им ничего впарить, - думала я.
– Важно то, что я еще глубже погружусь в пучину самоедства и неудач. Не ту я на себя работу взвалила. Вот старуха Кислицкая - она еще с Лужком работала - всю Москву, особенно всякие строительные шараги знает. И все делает со смешком, с улыбочкой. И везет ей как незнамо кому. А я - лишь жалкое подобие страхового агента. Неумеха и неудачница".
Чтобы выкинуть такую пессимистическую тематику из башки, я вслух продекламировала мрачные строки Блока, настраивая себя на серьезные дела:
Со мною утро в дымных ризах
Кадило в голубую твердь,
И на уступах, на карнизах
Бездымно испарялась смерть.
Дремали розовые башни,
Курились росы в вышине.
Какой-то призрак - сон вчерашний -