Одна судьба на двоих 2
Шрифт:
Отец Мары рассмеялся, но, спустя минуту, вновь был серьёзен.
— Жаль, дружище, что ты так вновь и не женился. Подожди. Не надо ничего говорить. Я, скорее всего, если бы потерял супругу, тоже не смог бы смотреть на других женщин. Не в нашем воспитании поступать иначе. Поэтому тебя и понимаю… Держи меня в курсе событий, хорошо? Только парня моего вслед за дочерью не отправляй. Не готов он ещё. Договорились?
— Договорились. Будь счастлив, первый серж-офицер Бегун.
— Будь счастлив, второй серж-офицер Ворчун.
Мужчины рассмеялись, вспомнив молодость, армию и позывные друг друга, а через мгновение голограмма свернулась…
И профессор Ив Глевнер, Первый генерал, один из самых влиятельных людей на планете, по-доброму улыбнулся, повторно вызвав на экране стола тот момент записи, когда девушка услышала переданные напутствия и благословения от мамы и отца.
— Какая же ты
Историческое отступление
958 год.
— Княгиня, воевода Добрыня прибыл. У покоев дожидается ответа твоего.
— Зови, Стяслав. И пригляди, что бы не слушал кто незванный разговор наш. То не для людей будет, а по тайне сказанный. И не оглашай приём громко. То разговор меж нами двоими будет.
Верный человек коротко кивнул и покинул княжеские покои. Вскоре в холодное помещение вошёл самый близкий человек для княгини, который стал для неё на многие годы не только опорой в правлении, но и близкий духом и телом.
— Здрава ли ты, Ольга? Что в тереме так студёно? Здорова ли ты, жизнь моя?
— Здорова, мил друг. — Княгиня показала на место рядом с собой, но статный мужчина, зазвенев кольчугой, сел у ног своей возлюбленной, опустив глаза.
— Не звала к себе долго. Коль не люб тебе стал, милая? Ты скажи, уйду в дальний острог и не буду показываться пред очами твоими. А так по сердцу тяжко мне видеть тебя издали, глазами твоими любоваться, да прикоснуться к перстам твоим нет возможности.
— Добрыня, мил друг. Тяжко сказать тебе, но и сама измучалась, сил нет. Скажу слово больное для тебя, рука ты моя верная. Нельзя нам с тобой видеться в тереме княжеском иль в хоромах твоих. Языков чёрных множество, вот и судят обо мне не по делам, а по твоему лицу, радостному иль печальному. В острог не пущу тебя, но дело дам скрытное. Не на короткий срок, дальний. Ты же веру мою не принял? Обожди, дай сказать далее. Не сужу тебя по вере, сужу по делам твоим сотворённым. А если оправдаешь надежду княгини, сделаю так, что имя твоё не токо ратным делом будет записано в летописи, а и тем, что свершил для земли, да книгини своей дело славное, веками славимое. Ты выслушай, до поры не скидывайся. Мне было предсказано чёрнобцом Якубом, что покуда не изнечтожу веру старую, что держит за горло княжество, не проживу долго, а сердце моё вырвут после гибели да сожгут на тайном капище. Что бы не произошло того, ты, мой друг верный, изнечтожь места силы, что сможешь найти, да волвов и кудесников не убивай походя, изгони их род из земли моей. Пойдут к древлянам, не держи силою. До них время наступит, дай срок, а потом… И ещё, что делом первым для тебя будет. По сказанному мне, должен ты отыскать кольцо древнее, на руку мужскую, но не златое, ценное. То кольцо из камня горного, руками людей не сделанное. Ещё мне сказали, что и не кольцом это может выглядеть издали, а знаком светлым, где Ярилы знак означен. Сам поймёшь как увидишь. В руки возьмёшь, то знак тот только кольцом токо и станет. Где укрыто оно — мне не сказывали, было видение — лежит то не на капище, на камне силы наполненном, а на шее идола Сварога одетое. Вот идол тот сничтожь, а знак доставь пред очи мои. Понимаю, жизнь моя, что сказанное не просто сделанное, но кому как не тебе могу душой раскрыться? В том кольце не смерть, а свобода души моей, что ныне окована цепами тяжкими. Иди немедля. Людей бери верных, да не граничивай их в воле. Пусть идут по разуму, а не под угрозой меча твого… ПОСТОЙ. — Голос княгини догнал воина у врат. — Ещё что поведаю. Бойся на пути своём не воинов, а дитяток малых, коль будут братом с сестрой одним днём рождёнными. Спину и очи береги от них и… не оставляй в свободе, коль будут смотреть вслед тебе зверьми дикими… Теперь иди и исполни волю княжескую! Днями тебя не граничу, но лето минует, жду весточку добрую…
– -
Скит горел… Воины скрытного отряда лютовали, убивая на пути всех, кто как-то оказывал сопротивление. Дружинников можно было понять — вошли в тайный терем полусотней, а сейчас половина лежат бездыханными. Кого мечом поразили, кого копьём, а кого рогатиной или вилами закололи. Лютовали воины, да ослушаться воеводу не посмели когда тот остановил бойню. И, спустя время, запытав несколько жителей до смерти, узнали тайный путь на капище, где проводили обряды местные волхвы. А они, как уже знал Добрыня, были самыми сильными на этой земле, к тому же сюда пришли и другие, чьи обители уже были поруганы и разрушены. И сейчас воевода стоял лицом к лицу с Добронравом, волхвом, который был привязан к идолу Мары — богини смерти славян. Остальные идолы были уже срублены, только вот идолы Сварога остался, да Мары. Как не пытались изрубить древнее дерево, ничего у дружинников не получалось — отскакивали топоры и мечи от дерева, словно от камня, не оставляя на себе ни единой царапины. И лишь после каждого удара у дружинников появлялись то порезы на теле, то вовсе падали оземь, поражённые, словно по ним били их товарищи, а не по идолу чёрному от времени. Так уж более половины стояли, с удивлением перевязывая свои раны кто тряпицей чистой, а кто рубахой нательной, разорванной на лоскуты. И, поняв, что не могут справиться, воины отступили, решив сжечь все идолы, начав носить на капище хворост и дрова, что были заготовлены жителями скита и терема неподалёку.
— Волхв. Не по нраву мне такое свершать, но спрошу тебя — отдашь кольцо каменное Сварога сам, отпущу тебя и всех, кто живым остался. Нет — сожгу, что бы в эти места более никто не явился, да и будет это место проклятым, коль с идолом Мары сгорит и её слуга. Как ответишь?
— Знал тебя, Добрыня, ещё дитём малым. Ведь именно я освещал твоё имя у ног богов наших русских. И таким добром ты вернул мои молитвы? Глаза опустил. Стыдно от содеянного? То ведь не воля твоя, а княгини твоей? Прав я? Скажи, ведь здесь, на святом месте, где слышат каждое слово боги земли нашей, ты не осмелишься обманывать. Не примут тебя боги к себе и останешься мытарем меж землёй и чертогами. И так будет вечно.
— Не пугай, Добронрав, богами. Я помню тебя и помню как хорошее, что сделал ты для моей семьи, так и то, что отказал мне в посвящении. Я ведь верил тебе, а ты… Но то дело былое. Я сейчас княжий воевода и рука Ольги, ты прав. И отправился в путь по её указу. Так что? Поведаешь сам, иль тебя пытать следует?
— Можешь и пытать, коль сам встал на сторону чёрных, кто на землю русскую принёс не добро со словами радости и света, а слова тёмные, что не дети мы Сварога, а рабы чужого божка, из иного племени рода, что всегда богатства ставили выше веры и бога своего. И ты, рождённый на земле родной, встал на другую сторону? Отринув родных своих и землю исконную, на которой родился и стал тем, кто стоит передо мной?
— Оставь, старик. Я никого не предавал и помню своих родителей. Я ВСЁ ПОМНЮ. Повторю, здесь мои воины по поручению княгини, а её слово для меня важней всего на свете. Последний раз спрашиваю — где кольцо или другой образ Сварога? Мне сказал Родислав перед смертью, что передал его тебе в последний момент. Отдашь — освобожу. Это последнее слово. Более вопрошать не стану.
Воевода ждал ответа долгое время, но так и не дождался, видя, как старик на его глазах стал призывать богов. Нет, не на помощь себе, а что бы защитить это веками намоленное место. И, случайно заметил отблеск солнца на идоле Сварога. Сделав несколько шагов в его сторону, заметил, что на лбу грубо вырезанного лика на древнем дереве тонкую то ли золотую нить, то ли цепочку, которая была натянута так, словно с другой стороны столба висело что-то тяжёлое. Воевода подцепил мечом цепочку и… разрезал её. В ту же секунду разом полыхнуло высокое пламя, окутав как идол Сварога, так и Мары. Оно было настоль ярким, что все присутствующие ненадолго ослепли, схватившись руками за глаза. И до людей, трущих глаза, донёсся крик заживо сгорающего человека, привязанного к идолу.
— Дети мои. Не дайте погибнуть бесславно и в мучениях. Выполните своё предназначение и мои напутствия. Славы! Призываю Вас в последний час — не отриньте веру нашу! Сохраните Сердце и Душу отца нашего!!!
Никто не увидел, как из ближайших лесных кустов вышли мальчик и девочка, лет десяти отроду. В руках у каждого был натянут лук и, не сговариваясь, оба выпустили по стреле, следом другую и так вновь и вновь, пока не закончились стрелы. Первые две попали в глаза умирающего волхва. Следущие две, пробив ладони, попали в глаза воеводы, а далее и всем ратным воинам, что находились вблизи. Дети целились именно в глаза, поскольку не могли пробить броню и кольца кольчуг, что былы одеты на взрослых мужчинах. И через минуту из отряда, что напал на этот спрятанный от людских глаз скит, не осталось ни единого живого врага.
Когда закончились стрелы, двое детей подошли к двум почерневшим от горячего пламени идолам, но оставшимся стоять почти невредимыми. Поклонившись и прошептав молитву, собрав в ладони прах их Наставника и Учителя, высыпали тот из ладоней на жертвенник, встав перед ним на колени и склонив в печали головы. И только когда дети почувствовали, что на их сердце стало легче, подняв взоры, увидев, что камень предков чист.
— Боги приняли Добронрава в лоно семьи. Пусть путь его будет лёгким, он заслужил это всей своей жизнью и деяниями.