Одна судьба на двоих 2
Шрифт:
— Олег, но ты же сам учил Катю? Разве не так? — Арина была удивлена.
— Я не учил. Лишь пробудил в ней дар, когда была ещё ребёнком. А далее Катюня сама развивалась, да и если б не была менталом с рождения, никто не смог бы ничего с ней сделать. Так что во всём виновата именно Катька.
— Я? — изумилась женщина, а все за столом улыбнулись. — Виновата? Вот так всю жизнь. Как хорошее — Олег постарался, как плохое — я.
— Не правда, Солнышонок, — Олег, приподнявшись, перетянул с соседнего стула к себе жену, усадив на колени. — Ты мне подарила вторую жизнь, отдав годы своей жизни, вытащив из-за черты. Молюсь и благодарю богов, что мне так повезло в жизни. Что касается деда, точнее, что Катя со мной по его плану, могу тому лишь в ножки поклониться. Не трудно. Поэтому, ребята, что касается личного мнения — Вы всё слышали, добавить нечего.
— И мне, если честно, нужно благодарить деда, а не ругать его. — Катя поцеловала мужа и прижалась к нему. — Тот был опорой мне на протяжении всех тех страшных лет, когда Олежка был в коме. И с деньгами помогал, и советами и доставал всяческие дефицитные лекарства, что поддерживали жизнь в моём муже. Не было бы его — может и Олег не выжил, и дети не появились. Кто знает.
— Кать, Олег, — Антон был совершенно не готов к такими ответам, но его волновало не то, что было сказано, а то, что будет дальше. — С Вами, коль настолько благодарны старику, не стану спорить. Меня больше волнуют Ваши дети. Кать. Ты ведь была многие годы ХРАНИТЕЛЕМ. Должна понимать, что может случиться с детьми, если они пойдут по иной дорожке. Понимаешь о чём я?
— Понимаю лучше, чем ты, Антон. — Катя нахмурилась. — Ребята. Я благодарна Вам, что предупредили нас. Мы с Олежкой не говорили, но вряд ли придём к единому мнению что делать дальше. Сразу скажу — советов давать не надо. Пока, только пока… у меня появилась идея отправить их в центральную школу Братства. Там и психологи есть, и мозгоправы. И, если что, Мастер тоже имеется. Я уже созвонилась с руководством — они не отказали, но предупредили заранее, что с детьми будут общаться особо, пока не поймут что делать дальше. Могли бы обратиться и к Вам, но Вы не психиатры, хоть и врачи, к тому же менталы, а здесь нужны и те и другие «в одном флаконе». Вы, скорее, вырежете опухоль, нежели её вылечите. Разве не так?
— По большому счёту ты права, Кать, — Арина тяжело вздохнула. — Мы и в самом деле скорее хирурги, ну и немного терапевты, если можно определить специализацию воздействия. С детьми работаем крайне редко, когда их к нам приводят или приносят совсем уж… Таких, что одной ногой… Скажу больше. Мы и в мозги к человеку никогда не желали залезать. Попросил раз папа по дружбе — пошли ему навстречу в виде исключения. И только потом, через год, как-то раз, вечером переговорив, сначала начали изучать, что и как надо делать, что бы не навредить, а позже и тренировались стали сами на себе. В смысле, я на Тошке, он на мне. А как иначе? Мы, если знаете, не столь хирурги, которые лечат человека, кромсая его плоть, а те, кто даёт стимул человеческому организму на, скажем так, самовосстановление. Это даже и регенерацией назвать нельзя. Думаете, приходят к нам безнадёжно больные люди и мы, такие, «раз, два, три», щёлкнули пальцами… и те уходят от нас здоровыми? Увы, совсем не так. Мы, например, онкологией на поздних стадиях не занимаемся. Больно и обидно, что не можем помочь, когда всё запущено… На ранних — да, вполне успешные результаты. Так что если сравнивать антибиотики и витамины, мы ближе к витаминам. Что же касается операций на мозге — контактных или бесконтактных, здесь всё намного сложнее. Мы никогда не брались, например, за лечение шизофрении и других болезней, характеризующихся распадом процессов мышления и деформации восприятия. Да и влезать в чужую голову, откровенно скажу, совсем не просто, и… как бы так выразиться поприличнее… скорее, неприятно. Да, именно что неприятно. Ведь сам видишь, точнее, понимаешь, чувствуешь все как положительные, так и отрицательные мысли и эмоции человека. А мысли — это и есть чувства. И всё, что когда-то человек пережил — радость, боль, счастье или печаль — прописывается в памяти, словно на жёстком диске компьютера. Что-то стирается через месяц, что-то через год, а что-то остаётся навсегда. Мы много консультировались с опытнейшими психиатрами и хирургами, которые делают операции на мозге. И стало чуть более понятно, как общаться с разумом другого человека… Что касается стариков и потери памяти и разума, а таких к нам приходит множество в надежде, что сможем им помочь… Увы. Мы не в силах вернуть время вспять. Да, немного сдерживаем наступление деменции, но, повторюсь, лишь на время. Приведу пример. Большинство стариков, кто теряется память или впадают в маразм, напрочь забывают всё, что с ними было не то, что вчера или год назад, а вообще большую часть прожитой жизни. Но что странно — детские воспоминания заполняют все незатронутые болезнью участки мозга, и человек вспоминает такие, вроде незначительные детали, как, например, что был одето на его маме, когда ему самому было три или пять лет. Вот спроси Вас сейчас — помните такое? Уверена — не помните. А старики вспоминают. Почему, кстати, обычно многие так и говорят о больных таким недугом — «впадают в детство». Не от того, что старые люди не могут контролировать даже физиологические особенности организма и, порой, забывают, как держать вилку или ложку в руке. Но вот детские образы — всё ярко и чётко, словно было с ними вчера. Так что мозг — чрезвычайно сложная штука, и врачи о нём, можно сказать, и не знают ничего толком. Это как океан — вроде всё просто и понятно, а знаем о нём… ничего не знаем. Так, совсем чуть-чуть. Так что ты, Катя, абсолютно права. Мы можем удалить все воспоминания о Дмитрие Михайловиче из памяти ребят, затереть, но как они потом будут ощущать себя, когда огромный пласт памяти будет стёрт? Да и наверняка что-то останется в виде ассоциаций. Потянут за ниточку и… Бац, а дальше ничего, провал, пустота. Не возненавидят ли они потом не только нас, но и Вас? Не берусь отрицать такое. Но не по себе становится, если и в самом деле старик их готовит для, скажем так, страшных дел.
— Дочка права, — Сергей Павлович покачал головой. — Кать, ты сама должна понимать, что за подобными людьми система безопасности государства постоянно наблюдает. Их, к счастью, совсем немного, поэтому и существует жёсткий контроль. Конечно же, детей никто не будет отнимать у Вас и куда-то прятать. Имею в виду тюрьмы там, или спецбольницы. Но, случись что неординарное, придут в первую очередь именно к Вам или к Арине с Антоном. Не удивляйтесь. Просто предупреждаю. А если верить доводам детей, а в целом с ними согласен, ознакомившись за последнее время со множеством документов, Романов будет чист со всех сторон. К нему не подкопаться. А кто сможет доказать, что, к примеру, твои дети, Кать, сожгли мозг какому-то министру или руководителю крупного холдинга или банка? Не говоря уже о ДРУГИХ людях. Никто не сможет проследить такую связь, просто НЕТ таких специалистов. Если только, к примеру, мои дети не вывернут наизнанку мозги подозреваемых. А пока Славы — под большим вопросом о благонадёжности государству. Говорю как есть. Так что не стоит тянуть с их отправкой в школу. Да, и приготовьтесь к тому, что, пока всё не утрясётся со сложившейся ситуацией, им будут внедрены радиометки. Со временем их изымут, но пока…
— Даже так? — Катя напоминала рассерженную кошку. — Дед. Ты желаешь, что бы мои дети ходили с какими-то метками? Чипами? Что бы все знали, где они находятся в любое время дня и ночи?
— Катя. — Антон посмотрел женщине прямо в глаза. — А что в этом такого странного или страшного? Мы, например, согласились на внедрение таких опознавателей. Во-первых, это для нашей же безопасности, а, во-вторых, что бы нас не дергали, случись что подозрительного в стране. Ты считаешь, я не прав? И давай уже начистоту. Три дня назад твои дети напоминали скорее озлобленных зверенышей, чем детей своего возраста. Они были готовы вцепиться в любого, кто их «погладит против шерсти». И это в десять лет. А что будет через пару лет? Или когда им исполнится четырнадцать? Они станут вообще неуправляемыми. Да и их самомнение, скажу тебе, просто зашкаливает. Уверен, что их в школе не уважают, а попросту боятся. А всё потому, что они не столь умные, как злые. И причинить боль одноклассникам для них ничего не стоит. Вы, родители, когда последний раз интересовались их делами в школе? Не детей своих спрашивали, а с классным разговаривали один на один? Давно? Думаю, да. Кстати, и классного преподавателя они, скорее всего, уже подмяли под себя настолько, что он их попросту боится. Могу поспорить на любую сумму, что дела обстоят именно так.
Олег с Катей переглянулись, но промолчали. Стало понятно, что слова Антона попали на уже подготовленную почву. Они явно знали, что в школе творится неладное.
— Ладно, ребята. — Катя поднялась из-за стола. — Спасибо, что говорили с нами открыто и честно. Обещаю — сделаю всё возможное, что бы ребята не встретились с Мастером. Кто это такой и на что он способен — однажды видела своими глазами и это оставило в моей памяти неизгладимый след, хотя и прошло с тех пор очень много лет. Более того — сама отдала приказ на выжигание Дара… Сейчас же… страшно даже вспоминать… Ответственность за это решение несу тяжёлой ношей всю жизнь… Антон, коль разговор подошёл к концу, мы пойдём? Скоро заканчиваются занятия в школе — встретим детей. Завтра последниё день учёбы перед Новым годом. Спасибо Вам за всё. Дед, Настя, Вы с нами?
— Да. Пожалуй, не стоит залоупотреблять гостеприимством детей. Давайте немного пройдёмся по улице. Мозги закипели — надо немного отвлечься и успоиться.
– -
Проводив гостей, двойняшки сели на кухне напротив друг друга и, не задумываясь, взялись за руки, внезапно заметив, как на кухне стало светлеть.
— Тош. РУКИ! — вскрикнула, вскакивая Арина, пытаясь освободить хотя бы одну руку, но брат словно оцепенел, не слыша и не видя ничего вокруг, сдавив руки сестры своими пальцами словно клещами. И девушке ничего не оставалось, как вновь опуститься на стул. Она смотрела на брата, который, как казалось, разговаривал с кем-то невидимым. И, через мгновение её сознание отключилась.
– -
Что стало мелькать перед её глазами, вначале не поняла, но через короткое время она почувствовалаь, что внутри её сознания, перед закрытми глазами появился огромный эеран, который был разделён на две части. Левая — по ней проносились фрагменты прожитой жизни. Её и брата. А на правой половине — как Арнина поняла, фрагменты вариантов, по которым могла пойти действительность, если бы они сделали тот или иной шаг, отличающийся от реальности. И девушка стала смотреть больше на правое поле, так как на левом лишь фиксировались узловые моменты, которые не исчезали с «экрана», становясь одними из стопкадров, ноподобии фотографий. Скорость мелькания постепенно снижалась и одной из узловых точек стала семейная встреча на пляже Ладоги. Это изображение было намного крупнее других… но жизнь продолжалась. На правой половине мелькали другие варианты — их отъезд за границу и вполне удачно сложившаясь жизнь в богатстве и почёте. Их смерти, одна за другой, в Японии или в Москве. Вспышка их известности, а затем болезнь и последующая смерть в Германии, если бы они согласились на предложение научно-исследовательского института Мюнхена. Их известность мирового масштаба, если бы поехали во Владивосток на конференцию по исследованию мозга. Их странная болезнь и полный паралич после встречи в одном из посольств в Москве, куда так настойчиво прилашали… Далее последовал стоп-кадр на левой половине экрана. На том изображении они сидели, взявшись за руки с закрытыми глазами, как и сейчас в реальности, но на правой половине изображения продолжали меняться. Вот появляется тот пожилой человек, которого они лечили в клинике. Как память подсказывает — отец Мары. Вот они уезжают в Москву по приглашению Министра иностранных дел, согласившись работать с представителем другой планеты. Следующий кадр — похороны в Москве… Как становится понятно, Президента и его окружения… Последствия авиакатастрофы. Новый Президент, который ведёт страну прежним курсом, взвалив на себя непомерную задачу по консолидации власти в своих руках. Новые похороны. Много — много новых лиц. И в какой-то момент мелькание изображений останавливается и… начинает прокручиваться назад, но уже намного медленнее, иногда ненадолго останавливаясь. И Арина замечает, что во многх узловых точках истории, так или иначе мелькают изображения их родственников, Славов. Вначала уже пожилые, потом всё более и более юные, пока изображение не останавливается вновь на узловой точке — фотографии, где они всей семьёй сидят на берегу озера и Антон высказывает своё недовольствие поведением малышам. И девушка ощущает ИХ состояние. Сначала недоумение, потом обиду и, наконец, злобу. Именно злобу на них, старших, БЫВШИХ друзей. И… экран меркнет…
— Антон, — очнувшись, девушка ошарашено смотрит на такого же ошеломлённого брата. — Выходит, что во всём виноваты МЫ? Но это же полнейший абсурд!
Антон молчал долго. Потом с удивлением посмотрел на своё кольцо, которое продолжало ярко светиться, не смотря на то, что они разорвали соприкосновение рук. Поднёс ближе к глазам и внимательно его осмотрел.
— Не знаю, во что нас втянул старик, но то, что нас избрали для чего-то непонятного — факт. Посмотри на кольцо, Рин. У тебя на нём появиась цифра?