Одна судьба
Шрифт:
Бессмертный только улыбается в ответ на мой возмущенный взгляд.
— Никаких «позже» и когда уйдет мама!
— Я имел ввиду три или четыре года.
Я поднимаю фотоаппарат, щелкая затвором. Снимок получается то, что надо. Я успеваю поймать это выражение нежности на его лице и улыбки от которого щемит сердце.
— Давай я тоже тебя сфотографирую? Подарок предназначался не только для фотографирования кого угодно, но только не себя.
В мозгу еще пульсирует мысль о Паоло. Маркиз заговаривает меня и уводит разговор в сторону. Это второй раз, когда он делает так. Он будет последним.
— Просто я умею фотографировать,
Я подхватываю Рыбку на руки, но она и не думает соглашаться с моими уговорами и быть милой девочкой. Надутые губы никуда не исчезают. Она вредничает и не соглашается на то, чтобы посмотреть в камеру. Девочка в костюмчике жокея реально хочет быть им, а не только выглядеть.
— Если они понесут, то затопчут тебя. Что я буду делать без моей Рыбки? Я буду плакать.
Клейтон фотографирует, обходя нас по кругу.
— Киз!
Она не зовет его ни дядей, ни по имени, а перехватила часть моего обращения к нему «маркиз». Это забавно, что она выбрала самое нелюбимое его обращение. Он ненавидит всякие титулы, статусы, обобщения, официальности в общении с друзьями, близкими и с нами. Говорит, что этого ему хватает на работе.
— Клейтон тоже не сможет помочь тебе. Лошадок будет слишком много, а ты одна. Он не справится. Я не успею. Придется завести другую девочку.
Ей не нравится мысль о других девочках. Она даже как-то подпрыгивает на месте.
— Нет! Нет! Мама!
Обожаю, когда она когда зовет меня так. Мне нравится, что она начала говорить, но страшусь, когда наступит эпоха «почему?»
— Алекс! — я только жму плечами, обнимая девочку. Один повод для расстройства ушел. Сейчас займу ее чем-нибудь другим и забудем и об этом.
Вэст понимает, что я делаю, но не может согласиться с таким примером и развитием событий. Есть у него потребность быть самым-самым в глазах Анны. Еще одна его ахиллесова пята. Первая — моя дочь. Я вижу, как он относится к ней и стараюсь не думать об этом, когда мы с ней вдвоем. Джейк больше не возвращался и чем дольше мы с Эй-Джей одни, тем отчетливее я понимаю, что он не вернется.
— Я обрежу и перекрашу волосы, сделаю макияж и поставлю линзы. Тебе ведь нужна ассистентка, правда?
Он тяжело вздыхает, отнимая фотоаппарат от лица.
— Мы привлечем внимание. Я привлеку внимание. Да таблоиды вспыхнут на следующий же день, феминистки затопят мой офис письмами! Нельзя держать таких симпатичных ассистентов. А ты знаешь скольким я отказал до этого?
— Понятия не имею.
Я хмыкаю. Не убедил. Что мне до его кабинета? С ним ведь все будет в порядке. Я молчу про службу безопасности, которая ничем не хуже, чем в Букингемском дворце. Я молчу про пресс-атташе — эти свой хлеб не зря едят, позаботятся и о статьях, и о фотографиях, и о письмах обиженных и отвергнутых. Я помню этих въедливых ребят. Душу вынут, но заставят убрать или написать так как нужно им. И ведь сделаешь! Вот она свободная пресса!
— Вот смотри, милая. Все это были только слова.
— Не смей впутывать сюда ребенка!
Но я не успокаиваюсь, продолжая говорить с AJ, косясь на Клейтона. Он душка, когда рядом моя Рыбка, а вот если бы не было…
— Запомни, они все такие. Сначала они говорят, что им важен твой духовный рост, самореализация, твой внутренний мир, а потом, отказываются взять на вечеринку, показать коллегам и просто
Взгляд Клейтона очень выразителен через мгновение в его глазах отражается все тепло этого весеннего дня. Он только клацает рычажком переключателем, а потом, тщетно пытаясь сохранить свой серьезный вид, добавляет:
— Чтобы ты не сказала. Ты останешься дома.
Я продолжаю несмотря на это обещание, я тем более закончу свою мысль до конца!
— Они только сначала убеждают тебя, что не попрекают ничем, а на деле говорят вот таким приказным тоном и так, что ты понимаешь, что по гроб жизни обязан им и должен непременно отрастить хвост.
Анна прислушивается к моему заговорщицки доверительному тону, смотрит на Клейтона своими яркими голубыми глазами.
— Это подло, Алекс.
— Кто как не мать должна учить дочь таким вот премудростям?
— Верно.
Он смеется только сейчас, наконец спрашивая:
— Хорошо, но причем тут хвост?
— Пощипывать перышки, чтобы мы ни в коем случае не взлетели.
— Скорее, что не распушили его и не отправились неизвестно куда!
— Или так.
Он смеется еще громче, в какой-то момент напоминая мне Рафа. Уверена, что он был бы в восторге от Анны и любил ее не меньше, а может даже больше, чем Вэст. Хотя, куда уж больше? Я не представляю!
— Алекс?
Анна вдруг оказывается в наших объятиях, зажатая меду ним и мной, сначала возмущенно пищит, а потом лопочет что-то на своем трудно переводимом детском. Она в чем-то убеждает Клейтона, проводя по его лицу ладошкой.
— Все хорошо? У тебя такой взгляд.
— Да.
Я отстраняюсь от него, оставив на его руках девочку. Отчего-то расчувствовалась и теперь у меня не глаза, а колодцы слез. Вспомнила Рафа и разом схлынуло веселье, словно доминошку задела, и та стала рушить все вокруг, превращая все в невыносимо горькую картинку. Если заплачу я, то начнет хныкать и Анна, а уж про Клейтона и говорить не стоит. Слез мы из него не выжмем, но растерянности прибавим. Вслед за ней пойдут вопросы. Я не стану объяснять, потому что он это он. Дальше он все поймет, разозлится хоть и не покажет этого так явно, но отстранится. С ним вообще не просто. Не хочется ругаться, а потом отвечать дочери на ее вопрос: «де киз?». Она будет искать его и спрашивать. Было уже такое. Он застал меня в слезах, а я не смогла дать внятного объяснения чего же я реву. Тогда даже не в Рафе и не в Джейке было дело.
— Можно я прогуляюсь чуть-чуть? Пару минут?
— Конечно.
Не могу понять, что нашло на меня сейчас. Почему я вдруг расстроилась именно в эту минуту. Потому что Клейтону есть дело до нас и больше, чем Джейку? Потому что я вижу, как он смотрит на моего ребенка?
Потому что я думаю, что бы мне сказал Раф?
Я не могу понять с чего я решила, что все может быть иначе? Почему просто не исчезла с его небосклона. Зачем передала то письмо? Было бы лучше, если бы Джейк не знал ни о чем. Чтобы я верила в какую-нибудь ерунду, а не ненавидела вот как сейчас его и себя, и могла рассказать Анне что-то хорошее. Я оказывается не мой папа, даже близко, не могу врать во благо. Он то пытался и кажется, что я все равно так и не полюбила маму, несмотря на правду. Она так и не стала мягче, добрее, ее болезнь оправдала все.