Одна тень на двоих
Шрифт:
— Доброе утро.
— Доброе утро, Андрей Михайлович. Как сегодняшняя ночь?
— Нормально. — Данилов подхватил ее пальто и пристроил на вешалку. — Просыпались два раза.
— Андрей Михайлович, у нас хлеба нет, а я сегодня вряд ли успею…
— Я привезу.
Делать на работе было абсолютно нечего — в последние дни перед Новым годом никто по традиции не работал, — но
— Можно, Андрей Михайлович?
Спрашивала она просто так, для соблюдения субординации — у них все давно было запланировано и готово, его разрешения не требовалось, но он, подыгрывая ей, все-таки разрешил.
— Будут какие-нибудь… гости?
— Марк Анатольевич, — призналась Таня, как будто в чем-то очень интимном, — и еще Лазарев с Полежаевой. И Кира Лаптева, из банка. — Эти интересовали ее гораздо меньше, и Данилов усмехнулся.
Часа в три он позвонил домой.
— Данилов, как хорошо, что это ты, — сказала Марта, — я только что собралась тебе звонить.
— Как вы там?
— Мы хорошо. Собираемся спать и бузим немного. Давай сдадим его в детдом, чтобы не бузил.
— Лучше мы тебя сдадим, — отозвался Данилов.
На заднем плане слышался какой-то отдаленный шум и уговаривающий голос Нинель Альбертовны.
— Пять минут назад звонила твоя мать. Они собираются к нам на Рождество.
— На какое Рождество? — перепугался Данилов. — Завтра тридцать первое число, Рождество прошло!
— На православное, — назидательным тоном сказала Марта, — на православное Рождество, то есть седьмого января. Нам угрожает матросский костюмчик от Армани и набор английских серебряных ложек. Переживем?
— Переживем, — согласился Данилов. Вдвоем с Мартой он мог бы пережить что угодно.
— Ты завтра работаешь?
— Нет, а что?
— Мама просила приехать пораньше. Она сказала, что возьмет на себя Степана, а мы сможем поспать и приготовить стол. Индейку она купила, а за вином мы в «Стокманн» по дороге заедем, ладно? Поедем прямо с утра, а? Они там погуляют по Кратову подольше. Давай?
— Давай, конечно.
Из трубки послышалось приблизившееся недовольное кряхтенье, а потом ровный трубный рев.
— Данилов, я хотела сказать, что у нас хлеба нет! — перекрывая рев, сообщила Марта. — Ты привези, пожалуйста!
— Привезу! — тоже отчего-то закричал Данилов, и она повесила трубку.
С сотрудниками Данилов попраздновал минут пятнадцать. Он был махровый индивидуалист и не любил корпоративных застолий.
В супермаркете на Лубянке он купил цветы — громадные желтые хризантемы.
Марта любила хризантемы. Они пахли на весь салон странным зимним запахом.
Из-за двери его квартиры слышался приглушенный шум, и он вошел очень осторожно, стараясь не спугнуть этот шум. Он кинул в кресло портфель и как был, в пальто и перчатках, подошел к дверям гостиной и распахнул их.
— Тра-та-та, — пела Марта, лежа спиной на ковре, — тра-та-та, вышла кошка за кота. За кота-котовича, за Иван Петровича!..
Джинсы задрались, обнажив стройные щиколотки, которые Данилов обожал.
Каждую ночь он как-то по-новому трогал их, гладил, целовал, дышал на них и клал себе на живот, согревая.
В руках у Марты барахтался Степан Андреич, его сын. Он был розовый, гладкий, толстый, в перепачканном фартуке. Марта то опускала его и бодала лбом чистый крутой лобик, то поднимала на всю длину собственных рук.
Вверх! — мордочка становилась восторженно-испуганной, кулачки сжимались. Вниз! — и Степан Андреич заливался счастливым смехом.
— Вот наш папочка пришел, — не переводя дыхания запела Марта, на тот же мотив, что и про кота-котовича, — вот и папочка пришел!..
Степан Андреич на папочку не обратил никакого внимания.
— Ты хлеба купил?
— Нет, — спохватился Данилов.
— Молодец, — похвалила Марта. — Раздевайся, не разводи тут у нас уличную заразу.
Данилов еще посмотрел на них, потом вернулся в холл и стал стаскивать пальто.
Не было и не могло быть в его жизни ничего лучше, чем возвращение домой.