Одна тень на двоих
Шрифт:
Он с размаху сел на стул, пошарив, вытащил из тумбочки стакан, дунул в него и налил себе коньяку.
Выпил тоже с размаху и задышал, приоткрыв жалкий ротик.
— Что ты ко мне привязался, Данилов? — начал он и, кажется, даже шмыгнул носом. — Ну что я сделал? Ты же знаешь, что я деньги тебе вернуть так быстро не могу, они у меня все в деле!
— В деле! — повторил Данилов. — В каком еще деле?
— Я не могу тебе сказать, где я был, — зашептал Веник, нервно оглядываясь по сторонам, — ну не могу, и все! Тебе все
«Почему газон? Какой еще газон? Неужели я похож на газон?»
— Ты как в целлофане живешь, ничего тебя не касается, а я… а мы…
— Веник, где ты был?
— Ты чистоплюй! — Веник старательно распалял сам себя, чтобы было не так страшно и чтобы потом он мог сказать себе, что сделал все, что мог, но пришлось «расколоться». В том, что он «расколется», Данилов не сомневался. — Я тебе ни слова! Ты, твою мать, думаешь, что, если у тебя бабки, ты можешь людьми вообще помыкать, да?! Ты меня, блин, в рабство взял этими деньгами, да?! А меня, между прочим, так и не застрелили, и если бы застрелили, то моя смерть была бы на тебе, как и Нонкина!! На тебе кровищи, Данилов, как на киллере каком-нибудь, ты посмотри на себя!..
— Веник.
Кружка сквозь перчатку приятно грела руку, тепло поднималось вверх, и казалось, что ее дергает не так сильно, как раньше.
— Ну ладно!! Ну и черт с тобой!! Ну и подавись ты!.. На том свете!.. Ты еще узнаешь!.. Твою мать…
— Веник, хватит. Я все равно ничего не понимаю в цирковых представлениях. Давай говори, и я поеду.
— Хорошо, — воскликнул Веник трагическим голосом, — хрен с тобой!
Он упал на стул, со всего маху придвинулся и просвистел Данилову в лицо:
— Я был у бабы.
Такого сюрприза Данилов не ожидал.
— У какой бабы? Веник отвел глаза.
— Аська, зараза… Короче, выгнал я ее. Она ушла. А я к бабе пошел.
— К какой бабе?!
Все в том же трагическом порыве Веник схватил свой портфель, покопался в нем, вытащил какую-то газетенку, перегнутую в четыре раза, и ткнул пальцем в середину страницы.
— Вот. — Глаза он отводил и вообще пытался отвернуться.
Очень заинтересованный, Данилов приткнул свою кружку на кучу бумаг и взял газетенку.
«Любовь втроем, — было написано в объявлении, — две очаровательные девушки ищут партнера, пылкого молодого человека б.к. для совместного досуга».
— Что такое б.к.? — спросил Данилов, таращась в газету с первобытным изумлением.
— Без комплексов, — буркнул Веник.
— А ты б.к.? — осведомился Данилов.
— Ну да, — неуверенно сказал Веник, и тут Данилов захохотал так, как не хохотал никогда в жизни. Даже кружка поехала с бумаг, и он подхватил ее.
Немного кофе выплеснулось от того, что Данилов хохотал как сумасшедший, и он опять пристроил кружку на стол.
— А что такого? — задиристо спросил Веник. — Что ты ржешь? Я человек современный, пресыщаюсь быстро. Мне все время хочется чего-нибудь… надо же испытывать острые ощущения, пока еще…
— Ну, как ощущения? — спросил Данилов, перестав хохотать. — Достаточно острые? Ты пробыл там до утра?
— Да, — хмуро сказал Веник, — у меня деньги были, я сразу за ночь и заплатил…
— Ты по этому телефону звонил?
— А ты что, — вскинулся Веник, — проверять хочешь?
— Нет, — сказал Данилов, — не хочу. Что тут проверять, все и так понятно. Считай, что свои десять тысяч ты отработал. У меня еще один вопрос, бесплатный.
— Ну?
— Куда ты дел мои очки?
— Какие еще очки?
— Ты приехал ко мне, чтобы пересидеть, когда твоя Ася вернулась за вещами. Ты смотрел хоккей и взял у меня очки. Как они потом попали в мой офис?
— А-а… я же их тебе привез, когда на следующий день заезжал или через день, что ли. Ты ко мне пристал с этими деньгами, я очки на стол бросил и ушел. Я отдать хотел, а ты как начал наезжать, вот я их и бросил!
— Ясно, — подытожил Данилов, одним глотком допил кофе и с сожалением поднялся.
Уезжать — как уходить на войну — ему не хотелось. Рассказ Веника подтвердил все, о чем он уже догадался, и это означало только одно — самое худшее впереди.
— Хочешь, я тебе анекдот расскажу? — спросил он у Веника. — Институтских времен, как раз про тебя. Приходит мужик в бордель, смотрит прейскурант и видит — страстная испанка. Замечательно, думает мужик, это мне подходит. Платит денежки, поднимается в номер, глядь, а там сидит старая толстая еврейка. Где же испанка, вопит мужик, я за страсть заплатил! А бабка ему — ну, хочешь, я тебя укушу?
Веник моргнул.
— Это ты к чему, Данилов?
— К весне, должно быть, — ответил Данилов и вышел из стеклянной будочки.
В машине он сразу включил отопитель, потому что мерз все сильнее, и позвонил секретарше Ире.
— На работу можете сегодня не приходить, — сказал он, поздоровавшись, — а завтра я скажу.
— Андрей Михайлович, я звонила Сашиной маме, и она сказала, что похороны через три дня, и помощь им никакая не нужна, в смысле… в организации.
Похороны, подумал Данилов. Черт возьми, будут еще и похороны!..
— Ира, я понимаю, что вспомнить трудно, но все-таки постарайтесь. Накануне убийства я уехал довольно рано, часа в четыре, наверное.
— Да, я помню.
— Вы не помните, кто меня спрашивал в тот вечер? Кто звонил, что просил передать?
— Ой, господи, — пробормотала Ира, как нерадивая студентка, которая наконец поняла, что проваливается на экзамене, — как же тут вспомнить, когда после этого Сашу… убили! Тучков звонил, — это был прораб, возводивший апартаменты Знаменской, — из архитектурной комиссии звонил этот… как его…