Одна в Нью-Йорке
Шрифт:
Когда вновь зазвучал орган и все шли к выходу, Люсинда чуть дольше других задержалась в церкви. Она вознесла молитву, в которой просила такой же шлейф и точно такую же вуаль для собственной свадьбы, и чтобы она была хоть вполовину такой же красивой, как сегодняшняя невеста, и чтобы девочки в свите, как только посмотрят на жениха, когда он будет ее целовать, сразу же поняли, что он счастлив.
У мистера Луи Шерри было, как и всегда, потрясающе вкусно. Особенно Люсинде понравились мороженое и торт, потому что и то и другое сегодня позволили есть сколько хочешь. А когда торжество
Приехав домой, Люсинда сразу же положила коробочку с пирогом под подушку. Теперь оставалось ждать исполнения желаний, и девочка спокойно заснула. Во сне она превратилась в белую чайку и выпорхнула из окна. Летать, оказывается, было совсем не трудно – гораздо легче, чем прыгать сверху в складную кровать. Люсинда взяла курс на Ист-Ривер. Долетев до места, где они стояли с доктором Хичкоком, она повстречала другую белую чайку. Это была, конечно же, Тринкет, которая давно ее дожидалась. Они вместе пронеслись над рекой, а потом, взмыв в поднебесье, полетели к морю. И чайка Люсинда, пристально глядя на чайку Тринкет, сказала:
– Видишь, там, далеко, корабль? На нем мои родители возвращаются из Италии. Давай полетим навстречу.
…На другой день пришло письмо от родителей. Они сообщали, что корабль их выходит из Италии завтра, а домой они, скорее всего, прибудут одновременно с письмом.
Но до встречи с родителями было еще тридцатое мая – День памяти погибших в войнах. В «Геднихаусе» устроили по этому поводу пышный вечер, и Люсинду тоже позвали. Мисс Нетти сшила ей платье из гофрированного китайского шелка. Люсинда уже давно о таком мечтала. Но мама всегда была уверена, что лучше знает, какая одежда нужна ее дочери. Гофрированные платья маме не нравились, и Люсинда ничего не могла с ней поделать. К новому платью очень пошел ирландский кружевной воротничок с вышивкой – подарок Джоанны. Поглядевшись в зеркало, Люсинда осталась в полном восторге и побежала на улицу, где ее уже ждал кэб мистера Гиллигана.
А потом поздно вечером мистер Гиллиган вез Люсинду обратно. Глаза у нее от усталости слипались, но, борясь со сном, она рассказывала кэбмену о том, что творилось на балу в «Геднихаусе»:
– Я почти со всеми успела потанцевать. Мы танцевали кадриль, лансье, экосез и еще всякие другие танцы. Теперь-то я понимаю, зачем мистер Додуорт так со мной мучился в танцевальном классе! Вы, наверное, тоже в детстве ходили в танцевальную школу, да, мистер Гиллиган?
– Нет, милая. Просто я был из тех удальцов, которые и без учения выдадут тебе любой танец. Назови наугад, и я станцую тебе прямо на мостовой.
– Давайте все-таки подождем, пока доедем до пансиона, – рассудительно проговорила Люсинда. – А помните, как мы первый раз ехали с вами из «Геднихауса»?
– Спросила бы еще, помню ли я свою маму! – захохотал кэбмен.
– Тогда я почти вас не знала. А теперь вы мой потрясающий друг. И миссис Гиллиган – тоже. Давайте будем друзьями всегда.
– Что ж, – многозначительно произнес мистер Гиллиган.
– У нас в Ирландии говорят: если загадал что-то при полной
Люсинда высунула голову из окна. Прямо над ними сиял круглый оранжевый диск.
– Ну, раз все так хорошо, знаете, что я подумала? – прокричала она сквозь люк. – Нам обязательно надо всем вместе поехать в Ирландию. Поедете вы с миссис Гиллиган, я, Джоанна, ну и, конечно же, кэб и лошадь.
– О, только не лошадь! – издал театральное восклицание мистер Гиллиган. – Она у меня не охотница до морских путешествий.
Люсинда ничего не ответила. Она крепко спала. Доехав до места, мистер Гиллиган вынес ее на руках из кэба и со всеми предосторожностями доставил на второй этаж.
– Ох, мэм, – шепнул он мисс Нетти. – Если бы Господь услышал мои молитвы, эта девочка навсегда бы осталась такой, как сейчас. Дай Бог тебе счастья, Люсинда Уаймен. – И, нехотя повернувшись, мистер Гиллиган пошел вниз по лестнице.
Уже несколько дней Люсинда знала, когда приезжают папа и мама. И все-таки последний день «временного сиротства» застал ее совершенно врасплох. Просто как землетрясение или гибель Помпеи. Люсинда надела ролики и отправилась к фруктовому лотку на Восьмой авеню. Но оказалось, что Тони не сможет сегодня с ней покататься. Витторе заболел, и мальчику придется до самого вечера стоять у лотка. Люсинда очень расстроилась. Она села на ящик, который придвинул ей Тони, но говорить им стало вдруг как будто бы не о чем, и они с трудом выдавливали из себя слова.
– Будешь приходить ко мне, Тони?
– Да прямо не знаю…
– Если не хочешь ко мне домой, давай будем встречаться в парке. Мы же всегда с тобой там катаемся.
– Да уж, – с сомнением протянул Тони, – покатаешься с этой твоей гувернанткой. Сама ведь рассказывала, что она всюду таскается за тобой.
– А может, она не вернется.
– А если вернется?
Люсинда наконец поняла: Тони думает, что гувернантка вообще не позволит ему подойти.
– Пусть возвращается, – решительно отвечала она. – Нам-то с тобой какое до нее дело?
– Да, в общем-то, да. Только, боюсь, не очень-то мы весело покатаемся, если она станет за нами все время следить.
– Тогда, Тони, мы будем встречаться у тебя дома.
– Если мама тебе разрешит, – с еще большим сомнением отозвался мальчик. – Но если и впрямь соберешься, то только одна. Не хочу, чтобы всякие модники совали нос к нам в подвал.
Подняв голову, Люсинда внимательно глядела на Тони. А тот хмуро взирал на нее сверху вниз. Они по-прежнему очень нуждались друг в друге. Только были уже другими.
– Ну, я пойду, – поднялась девочка с ящика.
– Пока, – попрощался Тони.
Она покатила вверх по Восьмой авеню. Вот наконец и парк. Она свернула в ворота. Японская айва и апельсиновые деревья цвели вовсю, и Люсинда вдыхала их аромат. На спортивных площадках еще никого не было. Она выехала на лужайку и полюбовалась немного на овец. Овцы щипали молодую весеннюю траву, оставляя за собой коротко выстриженный газон. Словно садовник прошелся косилкой.
– Милый мой парк, – прошептала Люсинда и улыбнулась.