Одна жизнь — два мира
Шрифт:
Когда мы переехали на нашу новую квартиру в 1939 году, я перешла работать в Институт цветных металлов и золота в качестве старшего научного сотрудника в лаборатории легких металлов, и тогда же, как будто на капельку, на какое-то время, чуть-чуть притихли аресты и ссылки. Это было приблизительно в конце 1940 года. Продовольственное снабжение тоже вроде начало постепенно улучшаться в Москве. Прямо на Калужской площади мы с моей приятельницей Надеждой Васильевной Калининой заходили после работы в рыбный магазин, где можно было купить живую и копченую рыбу, икру красную по 10–12 и черную по 16–18 рублей за килограмм, и сколько угодно. В смысле одежды тоже
Изобилия никакого не было, нет, но все-таки можно было, гуляя в Парке им. Горького иногда посидеть, выпить кружку пива, даже с раками, или угостить детей мороженым. И это было только в Москве и чуть-чуть в самых крупных промышленных городах. За некоторыми продуктами еще надо было выстаивать в очередях, например — за маслом, сахаром или еще за чем-либо, но в основном было чуть-чуть легче.
И даже в тот день, когда началась война и народ бросился раскупать все, что было в магазинах, Молотов в своем выступлении просил население не поддаваться панике и обещал, что даже карточки вводить не будут, и что у государства достаточно продовольствия на десять лет.
Я снова встретила Евгения Львовича
Как-то в центре города, недалеко от Большого театра я быстро влетела в трамвай, который почти тронулся с места, и мне показалось, что как будто кто-то еще бросился за трамваем, но не успел. Это был Евгений Львович. «Господи, до сих пор не забыл», — подумала я. И не прошло нескольких дней, как я встретила его после работы у выхода из института.
— Как ты нашел меня? — удивилась я.
— Очень просто — зашел в институт, спросил, помнят ли такую, и где можно ее найти. Они улыбнулись и сказали: подождите, она скоро выйдет. Вот видишь — кто ищет, тот всегда найдет. Можешь уделить мне немного времени? Пойдем в парк.
Мы прогулялись в парке, поужинали в нашем любимом ресторане «Шестигранник».
Он долго смотрел на меня и вдруг я слышу:
— И подбородок широкий, и так крепко-крепко хочется тебя расцеловать.
Я рассмеялась:
— Ты стараешься найти какие-нибудь недостатки, за что уцепиться и сказать, какой же я был слепой, разве я раньше это не видел?
— Если бы ты знала, как крепко я тебя люблю, я ни одной женщине, а их было достаточно у меня, не только не сказал, но даже никогда мне в голову не приходило сказать «будь моей женой». Я гордился и радовался, что я свободен. И надо же было мне после усиленной работы и тяжелых съемок поехать отдыхать, встретить тебя, и с тех пор я хожу, как больной.
— Мне очень больно все это слышать, но ты знаешь, что все это непоправимо, и мы можем остаться только близкими, хорошими друзьями, ведь у меня уже двое детей.
Евгений попросил:
— Нинок, ты можешь пригласить меня домой, и показать мне твоих деток?
Когда мы пришли, дети уже спали. Он опять долго, с глубокой грустью смотрел на детей:
— Какие они красивые. Ведь это могли бы быть наши дети. А как я хотел иметь семью и детей от тебя!
— Женя, ведь ты сам уже видишь, что уже поздно. А потом, сам подумай, какие у нас с тобой разные специальности, тебе бы через некоторое время надоело слушать мои производственные стенания.
— Да что ты, ведь это было бы замечательно, у нас не было бы о чем спорить. Ведь артисты не уживаются вместе из-за вечных споров по одному и тому же вопросу. А тебя я люблю такой, какая ты есть. Ты знаешь, ведь я тебе об этом уже говорил, даже когда ты уехала из Симеиза, я хотел бросить все и бежать
И действительно, чтобы из центра так рано доехать ко мне в общежитие, надо было выйти из дома еще в полной темноте.
— Ты знаешь, это судьба, с того вечера, как я встретил тебя, для меня уже дороже тебя ничего не существует. Любовь к тебе приносит мне боль, физическую боль, и радость, никогда, никогда за всю мою прошлую жизнь со мной такого не случалось.
— Ты ведь понимаешь, то, что произошло до нашей с тобой встречи, уже исправить нельзя. Я очень люблю своего мужа и отца моих детей. Очень прошу тебя, не причиняй боль себе и мне, не сходи с ума.
— Ты знаешь, все влюбленные немного сумасшедшие, не могут же нормальные люди кончать из-за этого с собой. Я как раз и принадлежу к этой категории.
Он очень просил меня изредка с ним встречаться:
— Мне так хочется побыть с тобой рядом, так просто посидеть, поболтать, погулять… Ты помнишь наши прогулки в Симеизе?
В день моего рождения я получила от него огромный букет красных роз. Война началась 22 июня, а 24 июня я также получила розы с запиской, в которой он очень просил помнить его: «Любил, люблю и буду любить до последнего вздоха. Твой и только твой». И Р. 8.: «Ухожу на фронт вместе с К. К. Р.».
Во время Второй мировой войны он находился при штабе армии маршала К. К. Рокоссовского. И в последнем письме было: «Завидую Косте нежной, нежной завистью». Я решила, что это намек на роман Константина Рокоссовского с Валентиной Серовой.
Война
Зловещий заговор
Серебряный Бор
В памяти также всплыло лето 1939 года, мы отдыхали на даче в Серебряном Бору. Серебряный Бор это небольшой полуостров, омываемый Москва-рекой. Но когда строили канал Москва — Волга и выравнивали русло реки, тогда из этого полуострова образовался островок, покрытый густым лесом сосновых деревьев, издающих в летнее знойное время крепкий смолянистый запах. Там было хорошее купанье, и недалеко от города — всего 15 км. Он стал любимым уголком отдыха для тех, кто имел туда доступ.
Новые дома появлялись здесь редко, строительными участками награждали только знаменитостей. Например, рядом с нами построил дом летчик-герой Советского Союза Владимир Коккинаки, известный своим беспосадочным полетом в Америку. Он очень любил нашего Володю и, взяв его на руки, ходил с ним гулять через дорогу на берег Москва-реки и долго потом вспоминал, как в их первую прогулку Володя, увидев коричневый цвет воды в Москва-реке, громко вскрикнул:
— О, как много чая!
В основном же здесь были особняки старого дореволюционного типа, в которых на лето размещались по два, а иногда даже и больше семейств так называемых ответственных работников. Мы делили свой особняк с вдовой Ивана Дмитриевича Сытина, ее дочерью с мужем и внучкой. Да, да, того самого знаменитого Сытина, который начал свою издательскую деятельность в 1876 году и стал одним из самых крупных издателей-просветителей России. После Октябрьской Революции И. Д. Сытин был консультантом «Госиздата», скончался в 1934 году.