Одна жизнь — два мира
Шрифт:
— Почему??? Он не виновен, это ошибка!!!
— Потому что он и только лично он может и должен уполномочить вас вести за него дело.
— То есть как?! Как может сделать это человек лично, если — вы же сказали, что он осужден БЕЗ ПРАВА ПЕРЕПИСКИ!!! Где находится он? В каких лагерях? И как может человек без права переписки поручить кому-либо вести его дело?!!
— Это все, — ответил он. — Следующий!
— Скажите, он жив?!! — еще раз обратилась я к нему.
— Значит, жив, — повторил он. И мое место заняла другая женщина, за мной стояла длинная, длинная очередь.
Я вышла оттуда, мокрый снег таял у меня на лице,
Ведь отец мой жив! Жив! Сердце колотилось от радости до боли. Значит, жив, а если жив, значит, есть надежда. Значит, он перенес все ужасы, все унижения, все невзгоды нашей советской тюрьмы, моральную и физическую боль и остался жив, а я так боялась, что у него не хватит сил. Жив — и это было самое, самое главное. И я шла, шла, не замечая ничего вокруг, не видя и не слыша ничего, поглощенная этой мыслью — жив!!! А раз жив, есть надежда, и я камня на камне не оставлю, я сделаю все, чтобы его спасти.
И с утроенным упорством я стала писать письма во все инстанции всем, всем и добиваться приема у всех, от кого, я думала, может зависеть и в чьих руках находится судьба таких, как мой отец.
Было только странно, что никто, никто не разделяет моего энтузиазма. Некоторые даже пытались опять уговорить меня прекратить писать, прекратить искать правду: «Ничего ты не добьешься, а сама загудишь наверняка».
— Но как же так? За что? — спрашивала я у всех.
— Как за что? Те, кому ты пишешь и от кого ждешь ответа, поставили на нем клеймо — «враг народа», а ты — дочь «врага народа».
Прием у Калинина
За это время я все-таки добилась уже приема у Михаила Ивановича Калинина. Что бы ни говорили, но ведь он Верховный староста, и я когда-то на каком-то торжественном собрании подшефного нашему институту завода им. Калинина сидела с ним рядом в президиуме, передавала ему какой-то список о награждениях. Шла я к нему с радостью и огромной надеждой.
Он по-отечески, очень внимательно выслушал меня:
— Я все понимаю, я очень хорошо понимаю вас, и все, все, что будет зависеть от меня, сделаю, постараюсь сделать, но, к сожалению, от меня ничего не зависит, — грустно закончил он. — Но вы не отчаивайтесь, вот увидите, все образуется. В таком огромном государстве, как Советский Союз, ошибки бывают тоже большие.
Уходила я от него в еще более подавленном состоянии. Я поняла, что он такой же беспомощный, как и все остальные, к кому я обращалась раньше и кто уже разделил судьбу тех, кто был арестован раньше.
Бессердечная бестактность
Как-то вечером зашел наш друг дома. Тоже старый большевик, герой Гражданской войны, воевавший на Южном фронте — на груди орден, один из первого десятка, с облупившейся уже эмалью. Мы на него смотрели как на музейную редкость — как это он не попал в эту мясорубку? Он, как только вошел, с возмущением заявил:
— Надо дойти до такого цинизма, до такой бессердечной бестактности, чтобы семьям тех, кого уже нет в живых, говорить, что осужден как враг народа на 10 лет и сослан в дальние лагеря НКВД без права переписки.
И вся
От кого зависит, в чьих руках находятся справедливость и судьба — я тогда уже знала — не сотен тысяч, а миллионов таких же невинных людей, как мой отец. Появилась какая-то эпидемия на «врагов народа», аресты шли направо и налево, и все, все старые соратники отца, все, кто состоял в обществе старых большевиков и политкаторжан, все, все, кого я знала, любила и уважала с детства, превратились во «врагов народа».
Ежов, его заместитель Фриновский и многие их сотрудники в апреле 1939 года были арестованы, а в январе — феврале 1940 года были все расстреляны.
Значит, все эти люди, или нелюди, слишком много знали, и в один прекрасный день у них могли бы развязаться языки, и тогда многое выплыло бы на свет божий, поэтому их, как свидетелей, надо было скорее убрать. Спрашивается, зачем и почему этот мудрейший из мудрых мудрецов назначал и держал во главе органов внутренних дел явных предателей и держал их там столько времени, сколько ему нужны они были для проведения массовых репрессий. Почему он не разоблачал их до того, как назначал на такие ответственные должности? Ведь с его благословения был снят и ликвидирован предатель Ягода и заменен таким же исполнителем массовых репрессий предателем Ежовым. Так кто же должен отвечать за такую преступную близорукость, когда он назначал предателей, из-за которых погибло столько прекрасных незаменимых людей?
И тогда мне уже казалось, что я ищу правду не только об отце, но и о тысячах тысяч таких, как он.
Я не могла понять, не могла постичь: что же, все «они», будучи «врагами народа», вступили в партию в те годы, когда принадлежность к Коммунистической партии означала дорогу на виселицу или пулю в затылок, совершили революцию, защитили вместе с народом в Гражданскую войну новую народную Советскую власть, и те, кто случайно остался после этого жив (а сколько их погибло!), через 20 лет вдруг все сразу оказались «врагами народа».
Почему никто не задал себе вопрос, каким образом сумела удержаться Советская власть 20 лет при наличии повсюду в стране такого количества врагов народа. Ведь не было в нашей стране предприятия, не было учреждения, не было села, деревни, города, где бы эта «чума» не затронула кого-нибудь. Как же могла наша страна не только удержаться, но и стать великим, могучим государством и оказать огромное влияние на судьбу человечества во всем мире? Так почему же они, эти враги народа — а ими впоследствии, по сталинским меркам, оказались миллионы, миллионы!!! — почему же эти миллионы не уничтожили Советскую власть в самом ее зародыше, почему помогли ей стать мощной державой и укрепиться до такой степени, чтобы она могла через 20 лет пустить их всех в эту страшную мясорубку?
Трудно было понять: Почему молчат люди?
Почему молчит такая великая и мудрая партия? Почему превратили Сталина в сверхчеловека? Почему дали ему право и позволили, спекулируя великими лозунгами этого великого происшедшего в мире события для всего человечества, вести завоеванную народом Советскую власть, вести всю страну к гибели, когда надо было кричать, вопить, остановить Сталина, убрать единственного убрать единственного человека и спасти страну от катастрофы, на которую он ее толкал?