Одна жизнь — два мира
Шрифт:
Неужели, принимая во внимание все, что творилось вокруг, нельзя было понять, что Сталин — это вовсе не тот мудрый, гениальный человек, который защищает Советскую власть от врагов, каким хотят его представить средства массовой информации?
Простой пример, оглядываясь на прошлое. Если Сталин был такой стопроцентный коммунист и пекся так сильно за кристальную чистоту компартии и во имя этого уничтожал всех, кто был слева, кто был справа, и вообще всех, кто имел смелость иметь свое мнение или высказать его, то как же он допустил, чтобы такой тип, как Вышинский, стал вторым человекам после него в качестве общественного обвинителя, то есть палача, на всех сфальсифицированных судебных процессах против таких кристально чистых, глубоко преданных
Вот выписка из официального документа.
Андрей Януарьевич Вышинский МЕНЬШЕВИК с 1903 по 1920 год. В ВКП(б) вступил в 1920 году. С 1933 по 1939 год — прокурор СССР — в самый разгар самых кровавых процессов. Самый беспощадный, самый страшный и жестокий государственный обвинитель, который требовал на всех сфальсифицированных массовых политических процессах уничтожить, как «бешеных псов», самых выдающихся, самых преданных Советской власти и Коммунистической партии людей. И этот тип стал самым доверенным и самым приближенным лицом Сталина.
А вот Николая Васильевича Крыленко, тоже юриста, члена партии с 1904 года, участника двух революций — 1905 и 1917 годов, наркома по военно-морским делам с 1917 по 1918 годы, Верховного главнокомандующего в 1918 году, наркома юстиции СССР и члена ЦИК СССР, Сталин и Вышинский не задумываясь в 1938 году расстреляли.
Господин А. Я. Вышинский был меньшевиком и не просто так, случайно, по малограмотности, вступил в эту партию, далеко не так. Он был сознательно членом этой партии с 1903 года, с момента раскола компартии, и до 1920 года.
И вдруг в 1920 году, внезапно прозрев, выключил себя из меньшевистской партии и тут же, сразу, без передышки, в том же 1920 году вступил в большевистскую компартию и стал самым «правоверным кристально чистым большевиком». Быстро, без запинки, сумел занять высокий пост не рядового юриста. Опасаясь за свое прошлое, что его, как бывшего меньшевика, могут тоже арестовать, он на посту прокурора СССР своим ядовитым «красноречием», с мстительным злорадством отправлял на смерть сотни тысяч честных невинных граждан, наилучшие военные кадры нашей страны, оголяя и ослабляя тем самым нашу Красную Армию, нашу промышленность и всю нашу экономику до предела. И никто, никто не заподозрил его в измене и предательстве. Вот что значит быть под покровительством Сталина и выполнять его грязные замыслы. А ведь он как раз и был тем предателем, который беспрекословно выполнял волю других предателей, которые стояли выше него. И, может быть, сам подсказывал им, кого следует оклеветать, кого убрать, кого расстрелять, и это значит, что вина за миллионы наших погибших на поле боя солдат, лишенных опытного руководства высококвалифицированных, уничтоженных Сталиным и Вышинским военных кадров, также лежит на совести этих палачей-инквизиторов.
В те страшные годы, когда Вышинский был Верховным прокурором СССР, поистине шло уничтожение самого лучшего, самого крепкого, самого здорового, самого инициативного слоя населения. Погибли прекрасные неповторимые личности, сколько полезного могли бы они внести в нашу жизнь, в нашу экономику и культуру! При нем погибло и было расстреляно столько невинных людей, что в их крови можно было бы утопить этого нелюдя. И Сталин его терпел. Вот скажите: почему?!
Ведь самое большое богатство, которое существует в любой стране, — это ЛЮДИ. Они создают все, и ради них создается все, и прав Максим Горький: ЧЕЛОВЕК — звучит гордо, и это слово надо писать с большой буквы.
Но есть ведь и нелюди. Стоит только взглянуть на тех, кто остался в окружении Сталина, и на списки уничтоженных, чтобы стало ясно, что все, что происходило в то время при Сталине и Вышинском, не было случайностью. Все происходило по глубоко продуманному где-то и кем-то плану.
Были уничтожены почти одновременно самые лучшие кадры. Это тоже не
Мы получили ответ
Наконец лед как будто тронулся, и в ответ на наши многочисленные письма и просьбы пришла открытка из канцелярии Сталина, что наша просьба передана на рассмотрение в соответствующие органы.
Затем пришла другая открытка от самого «Малюты Скуратова» — Вышинского:
— В ответ на вашу просьбу сообщаем, что дело вашего отца находится в ведении Киевской прокуратуры, туда мы направили вашу просьбу, и туда надлежит вам обратиться.
Из Киевской прокуратуры пришел ответ:
— Ввиду отсутствия материалов для пересмотра дела И. Ф. Саутенко его дело пересмотру не подлежит.
Каких материалов, что за материалы, откуда их взять? «Дело»? Какое «дело» и по какому «вопросу» пересмотру не подлежит? Круг опять замкнулся. Началась новая переписка.
И с этого момента вся наша жизнь превратилась в сплошную пытку стояния дни и ночи в дождь, снег, грязь и слякоть в многотысячных очередях у стен тюрьмы. Стояния с тысячами таких же несчастных матерей, жен и детей, которые тоже надеялись хоть что-либо узнать, хоть что-либо услышать, что-либо передать, чем-либо облегчить судьбу тех несчастных, кто томился за этими тюремными стенами или уже месил грязь по длинным дорогам Сибири, задыхаясь в переполненных эшелонах. А их матери, дети и жены, страдая и мучаясь за судьбу близких и дорогих им людей, простаивали и просиживали с узелками в руках недели и месяцы под забором вокруг тюрем, желая что-то передать, чем-то облегчить судьбу обреченных.
Это продолжалось до тех пор, пока матери не сообщили, что ему ничего не нужно, и посылку опять не приняли.
С каким мужеством должна была принять мать этот страшный удар! И даже после этого она жила надеждой, крепкой надеждой, что справедливость восторжествует и мы сумеем добиться освобождения отца.
«Ты знаешь, — сказала она мне однажды, — во мне как будто все окаменело. Я держусь, но если вдруг что-то произойдет и какой-то кусочек сорвется, я не выдержу, я развалюсь».
Папа жив!
И как только Ежова, этого «железного наркома», Сталин убрал и на его место назначил Берия, я, как и все, не пошла, а прямо полетела туда. В приемной НКВД я встретила многих, многих моих знакомых. Мы все получили и заполнили какие-то опросные листки и передали их дежурному, который сказал: «Зайдите через месяц». И вот через месяц я снова в приемной НКВД, и снова — толпа знакомых и незнакомых, но таких же несчастных и замученных, как и я. Здесь были даже дети, они также хотели хоть что-нибудь узнать о судьбе своих родителей, которых часто и в живых уже не было. Рядом со мной на лавке сидели две девочки, лет 10–12, сестры. У них были арестованы отец и мать.
— Где вы живете? — спрашиваю.
— У маминой сестры, — отвечает старшая, — но она очень больная, не может работать, и нас нечем кормить. И я хочу попросить, чтобы мне разрешили взять из квартиры некоторые вещи, там все запечатали, даже наши детские вещи.
Подошла моя очередь. У меня дрожали ноги, когда я подходила к окошечку. Порывшись в довольно длинном списке, дежурный сообщил:
— Саутенко Иван Федорович специальной выездной тройкой НКВД 8 января 1938 года осужден как враг народа на 10 лет и выслан в дальние лагеря НКВД без права переписки.
У меня от радости закружилась голова, забилось сердце так, что я чуть не упала: «Осужден!!! Раз осужден, значит, жив?.. Жив?» А раз жив, значит, что-то можно сделать.
— Жив?! — спрашивала я без конца.
— Жив, — ответил он.
— И я могу о нем ходатайствовать? Скажите, к кому я могу обратиться, он ни в чем не виновен. Скажите, пожалуйста, скажите!
— Нет! — твердо и категорически ответил он. — Вы ничего не можете сделать, ничего.