Однажды ты пожалеешь
Шрифт:
Нелька отступила, но на протяжении всей линейки то и дело на меня поглядывала. Я, конечно, понимала, что просто сорвала на ней обиду и злость, но мне было все равно.
После школы всем классом отправились в рощу – мы там частенько в теплое время зависаем. Даже место «свое» есть. Небольшой ровный пятачок в кольце деревьев. Два старых сухих бревна типа скамеек, а между ними черное пятно пепелища, с лета осталось. Сегодня, ближе к ночи, парни тоже замыслили развести костер. Только я эту романтику не застала. Я и так-то еле
Что толку сидеть, когда внутри всё клокочет и болит? Только другим настроение портить.
– Даже не думай идти за мной, – предупредила я Мясникова, нацелив на него указательный палец. А то он тоже подскочил с бревна, как только я встала.
– По ходу, вчера что-то было, чего мы не знаем? – полюбопытствовал кто-то из наших.
– Даш, проводить тебя? – подскочил вдруг Пашка Широков.
На мгновение промелькнула мстительная мысль: взять и согласиться Нельке назло. Но тут же одернула себя – она же ни причем тут. Она нисколько не виновата в нашей беде.
– Сама дойду, – буркнула я и припустила домой. А по дороге прокручивала, что и как скажу матери. Пусть придумывает теперь, как вернуть отца!
Но мать я застала всю в слезах. Она не переоделась даже – как была на линейке в синем платье с белым отложным воротником, так в нем же и лежала на диване, свернувшись калачиком. А ведь такая аккуратистка! И цветы, что ей надарили ученики, она не убрала в воду, а просто бросила ворохом в прихожей. Я сама рассовала по банкам астры и гладиолусы.
Ну, конечно, ни с каким разговором я к ней лезть не стала. Мама так горько рыдала, что у меня самой чуть сердце не разорвалось. Потом накапала ей успокоительного. Помогло или нет – не знаю, но рыдать она прекратила. И даже поклевала ужин, который пришлось готовить мне, а я тот ещё повар. Пожарила картошку так, что она умудрилась и пригореть, и остаться сыроватой.
После ужина я помыла посуду и убралась к себе. Мать говорила, что звонила отцу сто раз, а тот не брал трубку, но я решила тоже попробовать. В конце концов он же любил меня семнадцать лет, неужели разлюбит за один день? Неужели все эти годы, когда он растил меня, брал с собой на рыбалку, покупал сладости тайком от мамы, учил кататься на велике и танцевать танго и твист, звал меня «моя кроха», неужели это всё совсем ничего не стоит?
Но и мне не удалось к нему пробиться. Тогда я оставила ему голосовое, аж всплакнула на последних словах.
Тут в окно кто-то швырнул камешек. Так меня всегда вызывал погулять Валерка Князев, потому что мать не хотела, чтобы мы встречались. Ну а больше никто так не делал.
Я высунулась в форточку. В тусклом свете фонаря узнала Мясникова.
– Ты чего сюда приперся? – задохнулась я от такой наглости. – Вообще ко мне приближаться не смей!
– Даш, я только поговорить, – промямлил он.
– Не о чем нам с тобой разговаривать.
– Ну, пожалуйста. Я извиниться хочу.
– Ну, считай, извинился. Всё, ступай.
– Даш, пожалуйста, выслушай меня… Не бойся, я ничего тебе не сделаю. То, что вчера между нами было… я не хотел. Я нечаянно сорвался...
Так, стоп. Сейчас этого дурака все соседи услышат и, что ещё хуже, мать. И если сейчас она не в кондиции, то потом обязательно припомнит. Так и вижу, как она допытывается: что у вас было с Мясниковым? Что такого он сделал? Мать в этом отношении просто невозможная.
– Ладно, – бросила я нехотя. – Сейчас спущусь на пару сек.
Заодно верну ему олимпийку. На всякий случай я ещё и отцовский фонарь прихватила. Он громоздкий, тяжелый, в металлическом корпусе и с ручкой. Если Мясников опять нечаянно сорвется, будет чем дать отпор.
Но Мясников стоял в тени весь какой-то понурый и сгорбленный. Я даже злиться перестала. Молча сунула ему в руки олимпийку.
Он тоже молчал. Выжидать, когда он разговорится, я не стала, развернулась и пошла назад, к подъезду.
– Даш, – окликнул он меня.
Я остановилась и оглянулась.
– Что?
– Я не хотел. Ну, вчера. Прости, что так получилось. Я правда не хотел. Не хотел напугать тебя.
Только я вознамерилась объяснить ему, что мои вчерашние ощущения – это не испуг, а кое-что другое, что это было не страшно, а гадко и мерзко, что отныне мне противно даже разговаривать с ним, как Мясников зачастил:
– Не знаю, что на меня нашло. Дурак я… Я думал, что… мы так… Ну и Нелька сказала, что я тебе… это… ну, типа, нравлюсь. Мы с ней общались немного,
– Что за бред? Нелька-то здесь с какого бока? И не могла она тебе такого сказать, не ври.
– Я не вру! Она правда так сказала. Еще сказала, что я нерешительный. Что ты ждешь, когда я… ну, типа, первый шаг сделаю.
– И ты решил сделать шаг? Наброситься на меня?
– Я думал… ты сама не против… ну, Нелька сказала… вы же подруги…
Нелька – сволочь. Я просто ума не приложу, какого черта она его так накрутила.
– Даш, ну прости… Я, правда, не хотел.
– Иди домой, – устало ответила я. – Мне тоже пора. Честно, мне не до тебя сейчас.
Поднявшись к себе, я первым дело набила гневное сообщение Нельке. Затем стерла и переписала чуть иначе. Но и его не стала отправлять. Решила, что обругать её я всегда успею, хотя бы завтра лично. Может, Мясников вообще соврал. Лучше закину удочку и понаблюдаю.
«Сейчас приходил Денис Мясников. Поговорили с ним. Очень интересные факты о тебе выясняются…»
Нелька почти сразу среагировала. Буквально забомбила меня ответными сообщениями: какие факты? О чем ты? Что он тебе наплел? Мясников врет как дышит! Если он насчет вчерашнего, то он дебил! Я просто пошутила, а он...