Однажды в Африке

Самойлов Валерий

– Молви. Но ты не на новгородском вече, и это тебе не митинг. Докладывай, но по существу, – комбриг ожидал услышать что-нибудь из другого репертуара.

– По-существу, товарищ капитан первого ранга, получается следующая картина: во-первых, порядки в комсомоле устанавливаю не я, а соответствующие политорганы, и мне пока никто здесь не говорил, что я недобросовестен в комсомольской работе; во-вторых, в корабельном уставе не определен разнос соков по каютам. Если я не справляюсь с обязанностями заведующего кают-компании, то пусть офицерское собрание, избравшее меня, осудит или освободит от исполнения этих обязанностей.

В этом непродолжительном спиче комбригу понравилось только одно слово "разнос", но в данном случае оно употреблялось в другом,

менее привычном для него понятии. Терпеть далее этого молодого нахала не представлялось возможным. Глаза комбрига округлились, сам он набычился, торс тяжелоатлета подался вперед. НачПО, шокированный таким поворотом событий, вжался в кресло, потом вперился в своего строевого шефа, ожидая, по-видимому, что с минуты на минуту на его голове появятся натуральные бычьи рога, на которые тот насадит бедолагу-"комсомольца". Но рога не появлялись, и Иван Степанович стал судорожно соображать: что бы такое предпринять для разрядки накала страстей? Он еще плохо знал Саковского. Месяц назад их свели в Главном штабе ВМФ, возложив на обоих всю ответственность за деятельность оперативной отдельной бригады разнородных сил в Южной Атлантике. Комбриг прислушался к внутреннему голосу. А он говорил ему, что строптивый "комсомолец" будет наказан. Это произойдет само собой, и Саковский будет как бы и не при чем. Но так будет. Это точно.

– Иван Степанович, объясните этому молодому человеку, в чем состоит его глубокое заблуждение, а то он обидится на мои грубые слова. Скажет еще, что была затронута честь политработника, а мне бы этого не хотелось. Вы уж сами, сами, сами… но чтоб дошло. Свободны.

– Пойдем, горе луковое, ко мне, – начПО открыл дверь каюты, и они вышли в коридор. Им следовало войти в каюту напротив комбриговской с нетипичной для военных кораблей надписью на табличке "Гостевая". Здесь жил начальник политотдела.

Когда-то, Иван Степанович Говорунов был собой добродушным и покладистым человеком. Может быть, поэтому он и сменил в свое время специальность минера с неплохой перспективой службы на карьеру политработника. Да и сам он не раз говаривал, что с трудом мог представить себя в собачьей должности старпома – от одной его физиономии веяло добротой и человечностью. Выбор был сделан, можно сказать, по призванию. Хотя его простое крестьянское лицо и пролетарские выражения, например, "Хрен редьки не слаще", "Пора бюрократам дать по шапке", "Мели Емеля – твоя неделя", лучше вписывались в профиль прораба на какой-нибудь стройке века типа БАМа (расшифровывается: Брежнев Абманул Молодежь) – или, в худшем случае, крупного специалиста по разделке рыбы на каком-нибудь траулере, нежели начПО.

– Хватит драть горло, Коля. Ты все, надеюсь, понял? Возьми себе другую критическую тему. А насчет кают-компании не переживай, я найду о чем сказать, чтобы тебя переизбрали в связи с твоими дополнительными обязанностями. Ты видишь, в нашем штабе я один из политсостава, и мне нужен флагманский комсомольский работник, который будет заниматься молодежными проблемами в масштабе соединения кораблей. Выбор пал на тебя неспроста. Котелок у тебя варит, хватка и жилка комсомольская налицо, тем более, что ты в своих намерениях прав. Но старость надо уважать. Сходишь как-нибудь, извинишься. И запомни на всю оставшуюся жизнь, коль волею судьбы оказался на политработе. О нас говорят разное, что, мол, и политрабочие, и бездельники, и не нужны совсем… Пошло это с тех времен, когда из-за нехватки кадров политсостава на должности корабельных политработников назначали людей с периферии, часто даже не моряков, со средним образованием, мягко скажем, людей не слишком подготовленных. С созданием политучилищ образовательный и интеллектуальный уровень повысился, но неприязнь к нам осталась. Однако для таких самодуров как Саковский – а их не так уж мало – мы единственная пристань. И случись что – причалят к этой пристани, здесь будут искать поддержку. Знают, что отказа не будет. В наших рядах тоже хватает хамов, барыг, карьеристов, паркетных начальников… Есть и просто алкаши. Но все они рано или поздно

прогорают. Да-да, не улыбайся, сгорят ярким пламенем, дай срок. Главный наш бич – я имею ввиду и командиров, и политработников – это бескультурье. Она, культура, у нас показная: когда надо, мы такие интеллигенты, что только держись – вспомни приемы и визиты… Я бы сказал точнее, она, культура, у нас разовая, как у подводников разовое белье – использовал и выбросил, поэтому у нас и матерщина, поэтому и хамство начальников в отношении подчиненных, поэтому и квасим втихаря свое "шило"… А судьбу твою буду решать я. У нашей конторы, если ты еще не забыл, свое управление и отдел кадров. Вот так, сынок. А теперь дерзай. Смотри только не переусердствуй. Да, чуть не забыл, позови ко мне вашего замполита. Надеюсь, теперь никто не скажет, как бывало в базе: "Зам" сказал, что много дел, и пошел в политотдел. "Иди ему сейчас некуда, все мы пленники моря и обстоятельств, и это будет еще долго, до возвращения в Союз.

Итак, главные действующие лица походного штаба – комбриг, он же "насос", и начпо, он же начальник политотдела – потом его назовут "прорабом перестройки" и позже – "тормозом перестройки" – слишком консервативным он окажется для нового времени.

Возникает вполне понятный вопрос: а где остальные доблестные представители походного штаба? Подробных сведений о месте их дислокации пока не поступало. Известно точно – они на корабле. Говорят, что флагманские "выпали в осадок" и находятся в состоянии глубокой депрессии, вызванной осознанием того жизненного факта, что в течение ближайших девяти-десяти месяцев будут изолированы от женского общества и цивилизованного мира.

Глава 4. Розовые очки

– Значит так, Петр Алексеевич, будешь существовать в лейтенантской шестиместной каюте и гиропосту, – лейтенант Борисов получал первый инструктаж от своего долговязого начальника. – Не вздумай "качать права" со старпомом. Твое прибытие впритык и так выйдет боком. Лучшую каюту он все равно не предоставит, мы все уплотнены, с тех пор как поселился походный штаб и прочие прикомандированные. На все построения прибывай вовремя, без опозданий, не то попадешь в "розовые лейтенанты". Не перебивай, потом поймешь. В кают-компанию – только в кремовой рубашке с погонами, при галстуке. А сейчас одевай свою парадную форму, цепляй кортик и иди к командиру, представься. Надеюсь, в училище объяснили, как это делается. Ну, с богом!

После училищных "Петьки" и "Бориски" обращение по имени-отчеству приятно ласкало слух. Петр мигом спустился в гиропост, где обосновался на первых порах, взял свои пожитки и с первого захода, в чем ему несомненно повезло, попал в свою новую обитель. Встретили его довольно-таки дружелюбно, да иначе и быть не могло, потому как жили здесь такие же "летюхи" и "старлеи"* вроде Петра. Один только Яшка-артиллерист, узнав, что прибыл штурманец из его же системы, мрачно заметил: "Циркулям от рогатого брата – физкультпривет!"

Это была старая история. В одном и том же училище испокон враждовали, борясь за лидерство, два факультета – штурманский и артиллерийский. Доходило и до стычек – вражда так вражда. Артиллеристы называли штурманов циркулями, а штурманы их рогатыми – за рогообразность артустановок. Попав на один корабль, они, как правило, становились закадычными друзьями.

Петр в одну минуту облачился в парадную форму, надел пояс с кортиком, выслушал напутствия бывалых, взглянул на себя в зеркало и, удовлетворенный увиденным, отправился на поиски каюты командира.

Найти нужное помещение в лабиринтах большого корабля непросто. Но, как говорится, язык и до камбуза доведет. После ряда уточнений Петр очутился у кают-компании офицеров. Оставалось преодолеть наклонный трап с надраенными до блеска медными поручнями. Дверь кают-компании была открыта, на ее пороге во всем своем величии красовался вездесущий старпом. Пропустить мимо себя молодого лейтенанта и не прихватить его на чем-либо – такого еще не бывало в старпомовской практике.

– А, лейтенант! Когда ты станешь офицером?