Однажды в Америке (др. перевод)
Шрифт:
Макси подошел к висевшему на стене термометру и воскликнул:
— Господи, здесь сто семьдесят семь градусов!
Сидевшие в парилке посетители толкали друг друга локтем и шептались. Должно быть, они узнали в нас знаменитых бандитов. Мы уже привыкли к такому усиленному вниманию. Мы с дружелюбным видом кивнули соседям. Макси попросил служащего принести для всех холодного пива. Со всех концов комнаты послышались слова признательности и благодарности.
Пара симпатичных молодых людей подошла поблагодарить
— Мы много слыфали о вафих парнях, мистер Макс. Мы хотим лично поблагодарить фас за угофение.
Другой придерживал на бедре белое покрывало и откидывал назад длинные волнистые волосы, точь-в-точь как женщина.
— Мы хотели посмотреть, так ли вы хороши без одежды, как в ней, — сказал он.
— Ну и как? — заинтересованно спросил Макс.
— Безусловно, вы очаровательны и неотразимы. Какое мужественное тело!
Я процедил сквозь зубы:
— Хватит, девочки. Валите отсюда. Идите припудрите носики.
Молодые люди торопливо запахнулись в простыни.
— Пойдем, Фрэнки, эти мальчики слифком грубы, — сказал шепелявый.
Когда они удалялись, Фрэнки помахал нам рукой:
— До встречи, милашки.
Косой презрительно сплюнул:
— Вот чертовы гомики. Надо бы их как следует взгреть. Может быть, это их излечит.
— Напрасная трата времени. Они безнадежны, — сказал я.
— Конечно, их можно только пожалеть, вот и все, согласился Макси.
Я кивнул и добавил:
— Вряд ли они могут контролировать свои сексуальные наклонности.
Патси спросил:
— Почему вообще гомики становятся гомиками?
— В основном под действием среды, — ответил я.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Косой.
— Ну… — Я задумался, как лучше объяснить это Хайми. — Возьмем нас, например. Наша среда — это то, как мы росли, как нас воспитывали или, лучше сказать, как мы воспитывали самих себя. У нас были такие классные девочки, как Пегги, Фанни и некоторые другие.
Это воспоминание заставило нас рассмеяться.
Я продолжал:
— Мы представляем собой прямую противоположность гомикам. В каком-то смысле мы тоже не совсем нормальны. Мы находимся на другом конце спектра. Может быть, в нас слишком много мужских гормонов. Поэтому мы такие мужественные и крутые. Как я уже сказал, считается, что гомосексуализм вызывается в основном воздействием общественной среды. Но в некоторых случаях возможен и врожденный фактор.
— Скажи это по-английски, — буркнул Косой.
Макси со смехом пояснил мои слова:
— Это значит, что они родились такими в животе своей матери.
— Слушай, Лапша, — сказал Хайми. — Откуда ты знаешь все ответы? Это что, тоже врожденный фактор?
— Косой, я охотно тебе отвечу. Я родился с такими же мозгами, как все, — улыбнулся я. — Но все время развивал их чтением. Я открою тебе один маленький секрет. Благодаря тому, что я читаю книги и знаю то и это, вы все считаете, что башка у меня варит, верно?
— Котелок вместо башки, — засмеялся Косой.
— Ладно, не перебивай. Значит, если сравнивать меня с вами, то есть с людьми, которые ничего не читают, получается, что я знаю все ответы на все вопросы, так?
— Ну и что из этого? — спросил Хайми.
— Дело в том, — продолжал я, — что по сравнению с другими людьми, которые читали гораздо больше меня и имеют настоящее образование, я, недоучка, нахожусь в том же положении, что и вы. Вот и выходит, что все относительно.
— Как у Эйнштейна? — предположил Патси.
— Вот именно. Как в теории относительности Эйнштейна.
— Значит, ты признаешь, что ты не самый умный парень на свете? Не как Эйнштейн? — спросил Косой.
— Да, — согласился я скромно. — Среди самых умных парней на свете я второй после Эйнштейна.
— Ладно, кончайте это, — сонно сказал Макси.
Мы посидели еще немного времени и перешли в другую комнату, где нас помыл служащий.
Потом Макси минут на десять удалился в офис Латки. Выйдя оттуда, он кивнул нам:
— Все в порядке, мы договорились.
После этого мы разошлись по отдельным комнатам. Я забылся тяжелым сном.
В семь тридцать Макси негромко постучал в мою дверь и тихо сказал:
— Просыпайся, Лапша. Пора вставать.
Я сразу вскочил с постели. В голове стояла муть. Наверное, на меня все еще действовал наркотик. Странно, еще совсем недавно, сидя в парилке, я чувствовал себя совершенно трезвым. А теперь меня снова повело.
Мы быстро оделись и украдкой вышли на улицу через черный ход. Никто нас не видел.
Мы направились к заведению Йони Шиммеля на Хьюстон-стрит, чтобы слегка позавтракать.
Над Ист-Сайдом уже висело утреннее солнце. Деятельные домохозяйки вывешивали из окон простыни и одеяла, чтобы проветрить их на воздухе. Одна из женщин голосила с верхнего этажа:
— Эй, мороженщик! Мороженщик, эге-гей, мороженщик!
Мороженщик остановил свою лошадь и прокричал в ответ:
— Да, леди?
— Пришлите мне сюда наверх большой кусок льда, центов так на десять, хорошо, договорились?
— Договорились, леди.
Мусорщики уже выгружали в свои телеги вонючие отбросы и с грохотом выбрасывали пустые баки назад на мостовую.
Дверь многоквартирного дома распахнулась настежь, и оттуда вылетел молодой парень.
Он скатился по ступеням. Наверху открылось окно, и оттуда высунулась женщина, вывесив наружу свои большие груди.
Она прокричала вслед убегавшему мальчишке: