Однажды в Лопушках
Шрифт:
— И потом перед поступлением… при подаче документов… всегда смотрят на соответствие! Я… я бы просто не прошла! Точнее, не пустили бы меня на общий поток, если бы…
Я впиваюсь в его руку ногтями, я готова вырвать клок из его тела, лишь бы не смотреть на эту вот… не вода, густая, тяжелая, и все же…
— Твою силу закрыли. Думаю, это единственный способ. Кто-то, то ли твоя матушка, то ли твой отец, но просто взял и запечатал её. Так бывает.
— Ага…
Он движется все быстрее, пока это ускорение лишь ощущается,
— А твои родичи наложили на тебя заклятье. Твоя бабушка ведьмой была, верно? Вот она и поделилась. Ведьмы такое могут.
Могут.
Ведьмы чего только не могут. Но…
— Она ведь время от времени водила тебя в лес?
— А ты… да… к дубу. У нас есть тут дуб, который хранит всех. Откуда он взялся, никто и не знает.
Лучше говорить, тогда не придется слушать, потому что вода эта пела, и песня её заунывная напрочь лишала силы воли. Я и дышать-то могла через раз.
Но дышала.
— Вот видишь, там, скорее всего, она обряд и проводила. Укрыла ведьминым щитом, силой поделилась. А потом, возможно, всю и отдала.
— Она умерла из-за меня?!
Водоворот вздрогнул и от крика моего закружил быстрее. А края его поднялись по-над берегами.
— Спокойно. Не из-за тебя. Ты же знаешь, каждая ведьма сама свой срок определяет.
— Это сказки!
— Она решила уйти. Были причины. А силу тебе отдала. Ты ею и пользовалась.
…пока всю не использовала.
И теперь.
Что теперь?
— Теперь ты должна поладить с собственной силой и достать артефакт.
Всего-то! А я уж думала, мир спасать придется…
Нервный смешок заставил водоворот замедлиться. Интересно, а если он раскрутиться еще сильнее? И поднимется? И станет не водоворотом, а этаким… торнадо? И сразу, будто отзываясь на мысли мои — как бы их, дурных, из головы-то вытрясти, — водоворот закрутился быстрее.
— Как?
— Просто почувствуй её… извини, но я тут тебе не помогу. Понимаешь, сила растет вместе с магом.
Ага, то есть моя — потенциально взрослая.
— И чем чаще маг к ней обращается, тем крепче связь.
А со связью у нас грустно.
Совсем.
Я ведь… я не чувствую её. И ведьмину тоже. Наверное, та, что бабушкой дадена, вся и вышла. Но как тогда…
— Я не слышал, чтобы кто-то запечатывал силу так надолго. Да и другую сверху…
Она ревнует.
Злится.
Тьма.
Не надо. Я ведь… я ведь тоже не знала о ней. И, если бы знала, разве стала бы отрицать? Это ведь глупо, отрицать собственную силу.
— Пусти, — попросила я некроманта.
— Обычно запечатывают совсем маленьких детей, которые не способны справиться сами. И то стараются ненадолго…
А нас вот на годы разлучили.
Но он руку все-таки убрал. А я… водоворот тьмы поднимался выше и выше. И это выглядело жутко, но страх мой куда-то сгинул, будто и не было его. И вправду, нас ведь еще когда учили, что сила — часть мага. Так чего её бояться? Это то же самое, что бояться себя.
Именно.
— Ты — это я, — сказала я тьме и протянула руки. — Ты… меня слышишь?
Слышишь, слышишь… эхо пошло дрожью по воде, и вихрь замер. Не бывает такого. Я знаю, что не бывает. Движение — залог существования вихрей. А еще потоки воздуха. Но он взял и… и наклонился. На раскрытые ладони упали капли, черные-черные.
Густые.
Горячие.
Я вздрогнула, вдруг да… но нет, капли прошли сквозь кожу, чтобы разлиться внутри теплом. Как будто… как будто я с мороза пришла, и теперь вот домой.
Точно.
Я закрыла глаза и покачнулась, раскинула руки, позволив себе упасть туда, вниз. И откуда-то издалека донесся крик некроманта. А потом этот глупец за мной прыгнул.
Как он до лет-то своих дожил?
Тьма рассмеялась.
И подхватила обоих. Верно. Разве можно не верить себе? Никак нельзя. И ему тоже. И теперь уже я сама велела поднять нас. И крутанулась, засмеялась, подхватив потоки ожившей тьмы. Так! А теперь еще быстрее, и еще… и…
Наверное, так и сходят с ума.
Пускай.
Глава 49 Где добро оказывается в несколько затруднительном положении
Любовь делает человека чище. Во всяком случае заставляет мыться, бриться и иногда менять носки.
Оленька добрела-таки до конца коридора, чтобы упереться в стену. От злости она и ногой топнула. Потом спохватилась: вдруг да это топанье услышат? Но нет, там, на той стороне, было тихо.
Относительно.
Кто-то стонал.
Кто-то возился, но разглядеть, кто именно, не получалось. Вот если бы залу обойти… если подумать, то почему бы и нет? Кто бы ни обустроил храм, он вряд ли ограничился б одним коридором, а значит…
Она решительно развернулась и, закинув секиру на плечо, зашагала к началу. А выбравшись в главный коридор — Оленька решила называть его именно так, — огляделась. Так и есть, вон еще один ход виднеется, левее первого. И к нему она устремилась.
Не зря.
Здесь было темно.
Нет, свет пробивался сквозь знакомые уже дыры, но слабо, ибо источник его находился на другом краю пещеры. Однако…
Кто-то сопел.
Ворочался.
Ворчал.
Кто?
— Тихо, — рявкнул кто-то и так, что Оленька отшатнулась от отверстия. Ну и замерла. На всякий случай. — Ишь…
— Не ори, — ответили ему.
— Господин…
— Господин велел, чтобы был порядок. А тут он и есть. Не видишь, спят все. А от твоего ора, глядишь, просыпаться начнут. Тогда-то господин и спросит, какого тебе не молчалось.