Однажды в Лопушках
Шрифт:
Некроманта? Это… это я, да? Но я ведь… про некромантов я слышала. Нам в школе рассказывали. А потом еще Петька, у которого отец в городе и некроманту служит. Настоящему. У него дом на костях стоит, а вместо светильников — черепа человеческие. И из глаз их колдовской зеленый свет бьет.
Петька клялся, что все так и есть.
И еще, что будто бы тот некромант силу в жабах черпает. Их ему на каждый обед несут. Сырыми. Сырыми и глотает.
Гадость какая!
И это выходит, что мне…
…сколько мне было тогда? Сознание вновь расслаивается,
Мама забыла.
Бабушка…
— Тебе бы найти учителя.
— Кого?
— Кого-нибудь. Неужели так сложно? Хочешь, я средь своих поспрошаю.
— Её заберут, — теперь в голосе матушки звучала обреченность. — Ты не понимаешь…
— Объясни.
— Старик заберет её. И выпьет. Он… он давно ищет себе преемника… только… он сына выпил. Тот был одаренным. Некромантом. А потом перестал. Силу всю вытянули. Вот и сломался. Когда мы еще… начали встречаться, уже тогда от некроманта почти и не осталось ничего. Теперь и вовсе. Я не узнала его даже. Но он не стал бы врать.
— Думаешь?
— Зачем ему? Я ведь ничего не просила. Я… просто посоветоваться. Учителя… ведь, если сам некромант, мог бы сказать. А он… он говорит, что старик одержим вечной жизнью. Что если узнает про Марусю, то в жизни не оставит нас в покое. Выдвинет претензию. Признает. Заберет. И… погубит.
— В тебе говорит страх.
— А ты не боишься, мама?
— Чего?
— Их… они… не люди. Уже не люди. Я много повидала. Была наивной дурочкой, но… понимаешь, для таких, как они, закон не писан. И ни один суд не встанет на нашу сторону. А если вдруг и случится чудо, то… плевать они хотели на решение суда. Нет, это… это единственный способ. Он запечатает силу. И та уснет.
— Как надолго?
— Не важно. Но лет десять он точно обещал. А там… Маруся станет старше. И тогда сможет сама выбирать… или вообще… её не заберут!
— Тише.
— Я… мы вернемся завтра.
— Ты веришь этому человеку?
— Что мне остается делать? Он… он назвал цену. И у меня есть, чем заплатить.
— Эти драгоценности…
— Знаю, мама. Я… я их отдам. Честно! Но сперва позабочусь о дочери.
…драгоценности.
Крылья крепнут, а тьма под ними уже не кажется такой надежной. Она смеется, грозит уронить. Нет. Я не позволю. И уже сама требую:
— Показывай!
Память крови? Есть такая. Но память силы надежнее. И пусть та дремала, но теперь-то очнулась. И я имею право знать правду.
Я имею право знать!
Мне страшно.
Я никогда-то не бывала в городе прежде. Мы ехали всю ночь, и сперва было интересно, а потом скучно. Еще и воняло. По вагону ходили какие-то люди. Кто-то даже пел заунывным голосом. Но к поезду я привыкла. А город закружил, захлестнул толпой. И я вцепилась в мамину руку.
Она же не посмотрела на меня.
Она кого-то искала в толпе взглядом. Потом вздохнула и сказала:
— Идем.
И потянула меня сквозь этих людей, которые маму пропускали, а меня будто и не видели. Я пыталась не отстать, но не успевала. И от расстройства заплакала. Почему-то мой плач подействовал на людей странно, они вдруг схлынули, а мама… мама остановилась.
Обернулась.
И лицо её сделалось страшным.
— Маруся, прекрати! — крикнула она. А я расплакалась еще сильнее. Слишком много было всего вокруг. Слишком…
— Маруся, успокойся, — мама прижала меня к себе. — Все хорошо… хочешь, мороженое купим?
— Я пить хочу!
— И пить купим.
Дальше воспоминания были мятыми. Кафе какое-то. И сладкая вода. Мороженое. Булочка. Мама купила много всего, но столько в меня не лезло.
Машина.
Такси.
Мы ехали и ехали. И я смотрела в окно на проплывающие мимо улицы, на людей, на всех и сразу. Потом… дом. Темный. Грязный. И мы поднимаемся по крутой лестнице. В этом доме плохо пахнет, но я уже не жалуюсь. Я готова терпеть вонь, лишь бы остаться с мамой. И только крепче цепляюсь за руку её.
…где это мы были? Адреса детская память то ли не удержала, то ли просто не обратила внимания на буквы. Читать я училась позже.
Квартира.
На звонок открывают сразу. И вид мужчины, что застыл в дверном проеме, приводит меня в ужас. Он выглядит огромным.
…обыкновенный. Я могу смотреть на него взрослой. И удивляться тому, что вижу. Мятая рубашка, украшенная россыпью мелких пятен. Грязные штаны. И босые ноги.
Волосы взъерошены.
Он был красив. Когда-то. И, наверное, красота в нем привлекла. Или сила? Сила ощущается, точнее остатки её.
— А… ты…
— Ты обещал встретить!
— Не заводись, — он отвернулся. — Заходи…
— Маруся…
— Давай без этих сантиментов. У меня уже есть один щенок, хватит, чтобы долг перед родом зачли, — он ступал осторожно, сомневаясь в самой своей способности ходить. Ноги шаркали по грязному полу. — Принесла?
— Принесла, — матушка отвела меня в зал. Правда, здесь не было ни роскошной лаковой стенки, как у бабушки, ни даже дивана. Пустая комната с серыми обоями и грязным столом. На нем-то и полыхнули алым пламенем рубины.
— Надо же… не соврала, — человек произнес это равнодушно.
— Я, в отличие от тебя, не лгу!
— Было бы чем гордиться… дура ты. Дурой жила, дурой и помрешь. Ладно, сажай её на стол.
— Сюда?
— Ты еще один видишь?
— Но… ты собираешься делать это здесь?!
— А ты чего ждала? — он некрасиво осклабился. — Родовой усыпальницы? Или ритуального зала? Оно, конечно, можно… старик свежую кровь очень жалует…
Он поднял браслет.
…отец?
Вот это человекообразное существо мой отец? Я, маленькая, почти ничего не понимала. К счастью. Я, взрослая, пребывала в искреннем удивлении. Что такого мама нашла в этом уроде?