Однажды в Лопушках
Шрифт:
— И как он планирует воздействовать?
— Скажем… вам ведь не понравится, если вашу матушку убьют? Причем можно ведь сделать так, что смерть её будет долгой и мучительной. А следом отправятся ваши подруги. Можно пытать их. Или детей. Или…
— То есть, вы собираетесь пытать детей?
— Я? Нет. У меня для этого духу не хватит, — признал Потемкин. — Но у рода есть специалисты.
— А вы будете только смотреть?
— Как получится.
— Получится… что ж. Я согласна.
— То есть?
— Вы
— Вы… хорошо подумали? — Потемкин явно не ожидал подобного ответа.
— Все-таки хотите кого-нибудь попытать? Чтобы убедиться?
— Нет, но… обратного пути не будет. Мой дед… он очень специфический человек. И не поймет, если вы вдруг в процессе передумаете. Или решите нас подвести. Если вы согласитесь, вам придется принести клятву. Понимаете?
Калина склонила голову.
И показалось, что сделала она это не столько в знак согласия, сколько желая спрятать усмешку. А вот Потемкин не заметил.
Или сделал вид, что не заметил?
Он все-таки на редкость хитрая задница.
— В таком случае… — в руке его появился крохотный нож. — Может, соблаговолите повторить за мной.
Калина соблаговолила. А Беломир подумал было, что стоит вмешаться, но на плечо легла тяжелая рука. И кто-то сильный, возможно, почти такой же сильный, каким был Беломир, сказал:
— Не бузи.
Беломир подумал и согласился: не стоит.
Пока.
А потом где-то то ли далеко, то ли глубоко грохнул выстрел.
Васятка мало чего успел разглядеть. А жаль! Небось, пацанам и сказать-то нечего. Темень. Тени в темени, которые мечутся. И кто-то закричал, не тут, а дальше. Потом стрельнули.
И еще.
— Ты, глянь за мальцом, — сказал дядька Святогор, вновь возвращаясь в исконное обличье.
И не простое, а боевое!
Васятка аж подпрыгнул от восторга, потому как одно дело, когда оборотень просто в зверином обличье, и совсем другое, когда он такой… такой… просто сердце в пятки ушло от восторга.
Огроменный!
Зубищи — с палец, если не с руку Васяткину. Глазища красным огнем пылают. Когтищи… про когтищи он не додумал, потому как тот, который Васятку держал, наверняка тоже оборотень, за спину его задвинул. А по зале пронесся тихий рык. Правда, от рыка этого волосья на спине зашевелились, но вот громким он точно не был.
А жаль.
Васятка бы поглядел, как эти оружных дерут. Ишь, придумали, оборотней опаивать! Или чего они там утворили. Додумать не успел, ибо громко, оглушающе грохнул выстрел.
И то ли от выстрела, то ли еще от чего, но стена взяла и осыпалась. А в дыру влезло… в общем, Васятка даже рот разинул.
И себя ущипнул.
Чтоб точно не спать. А после еще подумал, что теперь-то ему точно пацаны не поверят. Сам бы Васятка в такое не поверил бы, даже если б рассказчик землю жрал. Вот кому сказать, чтоб из пролома в стене выступил… выступила.
Воинша?
Или как правильно назвать? Оно же ж видно, что девица. Но в доспехе. И с секирою. А на голове шлем зеленым светится, такой жутенький. И был бы еще б жутчее, если б с него этот гребень сняли, который не на гребень похожий, а на щетку. Такой мамка аккурат полы моет.
А тут вот.
Воинша махнула секирою и так, что оборотень перекувыркнулся, а после и подпрыгнул.
— Верещагина!
— Ой, извини, Важен, я не нарочно! — сказала она, в секиру обеими руками вцепившись. — Это она все… и вообще.
— Ага… — оборотень отряхнулся, обличье меняя.
И Васятка снова рот раскрыл. Пожалуй, что он на Тимоху уже и не злится. Когда б не Тимоха, он бы такого не увидал.
— Верещагина! — прорычал оборотень, который был не волком, а котом.
Ну… в общем, таким котом, на которого ни одна собака пасть не раззявит. Сам здоровенный, может, даже больше дядьки Святогора. Спину выгнул. Хвостом по бокам бьет. Лапищи с когтями. Глаза зеленые, на эту, воиншу, вперились.
А масти светлой.
Белой будто бы. И в пятнышки, но тоже светлые. Васятка даже шерсть пощупал. Подумал, что, может, выдрать клок, для доказательств, но как-то не решился. Все-таки чужак. Еще не так поймет.
А тот рыкнул.
— Уводи мальчишку.
— А ты?
— А я… пойду побеседую с нашим умником… с-скотина.
Хотел еще что-то добавить, но застеснялся.
— Вы выражайтесь смело, — подбодрил оборотня Васятка. — Я уже туточки многого наслушался… и никуда не пойду.
И нос рукавом вытер.
Для солидности.
В балладах, небось, сопливым героям не место.
Он понадеялся, что воинша откажется: ну где это видано, чтобы воины да от битвы бегали, но нет, она секиру на плечо положила и сказала:
— Идем, мальчик.
— Я Васятка! — сказал Васятка и грудь выпятил. — И никуда я не пойду!
Он еще хотел добавить, что уже не маленький и все понимает, как где-то там, в глубинах горы, громыхнуло. И грохот был таким, что с потолка посыпалась крошка, а Важен упал на землю, лапы растопыривши.
— Вот же ж… — сказала воинша и тоже выругалась.
Правда как-то… без души, что ли. Но Васятка тоже запомнил. Оно ведь как, мамка сама говорила, что никогда не знаешь, чего тебе в жизни пригодится.
А потом раздался вой. Утробный. Нечеловеческий.
И Важен не выдержал. Ответил на вой рыком, от которого Васяткины волосы дыбом встали, а воинша и вовсе всхлипнула, но на ногах удержалась. Васятка же перо свое достал, погладил и сказал:
— Идем воевать, что ли…
Людей они почти вывели.