Однажды в Лопушках

Лесина Екатерина

Ей бы успеть.

Скоро рожь загуляет, забродит под ветром, и наступит время плести косы из ломкой соломы, увязывать снопы да звать хлебного волка, чтобы он не подрал жнецов.

Пусть даже жнут и комбайны.

— Инга!

— Хватит, отец. Я устала от тебя, — она закрыла глаза. А ведь не обязательно просить богиню. Зачем, если она и сама способна справиться. Инга протянула руку и коснулась жесткой ткани костюма. Вот сколько она себя помнила, отец носил костюмы. Не важно. Главное, там,

под этой тканью, билось сердце.

Инга слышала его.

И не только сердце… теперь она слышала все.

— Ты уйдешь и оставишь в покое что меня, что Олега, — она ткнула пальцем, и сердце остановилось. Ненадолго. А потом снова застучало, правда, отец успел почувствовать.

Понять.

— Ты… не можешь!

— Почему? — она испытывала преогромное желание оборвать эту нить.

Но…

— Ты… как твоя мамаша… как её мамаша… вы ведь не можете!

— Можем. Я тоже думала, что не можем. А теперь понимаю, что дело не в возможностях. В выборе. Остальное — стереотипы, отец… жизнь всегда неразрывно связана со смертью. Поэтому… просто уходи. И сделай так, чтобы я о тебе больше не вспоминала. А то ведь… — Инга позволила себе улыбнуться.

И вдохнула.

Боги… Богиня, та, что идет по земле и поит её кровью, чтобы дать силу травам, а после срезать эти травы, поддерживая великий водоворот жизни и смерти… какой Инга была глупой.

Как долго терпела.

Боялась.

— Ты еще пожалеешь! — отец отступил. И глядел хмуро. — Ты… думаешь, что теперь вот так вот… но…

— Нехорошо угрожать женщине, — сказал Важен, который уходить не спешил, но наблюдал и за Ингой, и за отцом её с немалым интересом. — Да и не безопасно. Женщины, они ведь на все способны.

Способны.

Только… почему мама не решилась? Из страха за Ингу? Из-за любви?

А бабушка?

Или просто… кто сказал, что жрицы не подвластны стереотипам? Инга ведь и сама… пока в храме не побывала. В том, в который ей еще предстоит спуститься, ибо нехорошо уходить, не оставив дары.

И не попрощавшись с хозяевами.

Инга повернулась спиной к отцу. А Красноцветову сказать надо будет. Пусть присмотрит за своей девочкой, а то ведь с отца станется напакостить исключительно из желания самоутвердиться.

— Погодите… — её догнали, но прикасаться не рискнули. А вот ступал человек-гора почти беззвучно.

— Вы оборотень?

Конечно, спрашивать о таком малознакомого человека не слишком вежливо.

— Ирбис, — прозвучало рычаще. — А вы?

— А я нет.

— Вообще-то я князь… настоящий.

— Безмерно за вас рада.

— Не верите?

— Верю…

— А хотите мороженого? — он остановился и Инга тоже. Зачем-то.

— Хочу, — неожиданно сказала она. — Только шоколадного! И без ванилина. Я не слишком его люблю…

Откуда он возьмет тут мороженое? Но Важен кивнул и исчез. Вот стоял и тут же исчез. Даже как-то… страшновато стало. Нет, больничка рядом, и парк при ней весьма условен, просматривается насквозь, а все одно… неспокойненько.

Впрочем, отсутствовал Важен недолго.

И мороженое принес.

Шоколадное. В рожке. А еще на палочке. И в лимонной глазури. И…

— Вы ограбили мороженщика?

— Неа, купил. Я же князь. Как-то не с руки мороженщика грабить. Просто не знал, какое вам больше понравится.

— Все, — решила Инга. — Я съем все.

В конце концов, теперь можно больше не считать калории и не думать о фигуре, как и о том, что отцу покажется, будто она, Инга, короветь начала.

Начала.

И пускай себе.

— Хорошо, — зубы ирбиса были белы. — Правильно, когда у женщины хороший аппетит.

— А вы…

— Важен я.

— Это я уже слышала. Только, извините, все равно не помню, — Инга даже почувствовала почти искреннее раскаяние. Она и вправду ведь не помнит.

И странно.

Как можно было забыть настолько огромного человека?

— Ничего… — поспешил успокоить тот. — Я ведь понимаю… рядом с вами таких, как я, небось, много…

Инга фыркнула.

Но мороженое взяла. Сперва то, что на палочке, и… остальное растает ведь! Но Важен щелкнул пальцами, и над мороженым просыпался белый иней.

Не растает.

Чудесно.

— Вы садитесь, только… — он скинул кожанку, которую носил поверх больничной пижамы — и странно, где они нашли пижаму на его размеры. А кожанку бросил на лавку. И тогда уж позволил Инге сесть.

— Сколько вам лет?

— Тридцать, — сказал он, несколько смутившись. — Мы… позже взрослеем. Лет этак до двадцати вовсе с гор никого не пускают, а то ведь мало ли… бывает, что силы много.

— У вас много.

— Ага… я в двадцать пять только и поехал учиться. Когда со зверем справился.

— И как оно?

— Странно. Вроде я и старше прочих, а дури столько же. Было.

— И куда подевалась?

Важен развел руками.

— Повывелась. А вы…

— Ешьте мороженое, — посоветовала Инга. — Вдвоем если, то вкуснее.

— И вправду.

Садиться он не стал, верно, решив, что лавочка эта тесновата для двоих. И хорошо. Пока… Инге почему-то нравилось общество этого оборотня. Рядом с ним ей было спокойно.

И даже уютно.

— Он вернется, — сказал Важен, облизывая пальцы. И в этот момент лицо его сделалось таким… характерно-кошачьим.

— Отец? Возможно… но, скорее всего, не сам. Пошлет кого-нибудь.

— Он вас продал.

— Да? — и почему Инга не удивилась.

— Нашему роду, — уточнил он.