Однажды в Лопушках
Шрифт:
И небо вдруг потемнело.
Солнце стало из желтого красным, и они все, еще недавно надеявшиеся, что эта вот, притащенная ими чудо-машина спасет, защитит, сработает, как надо, испугались. Кто-то всхлипнул. Кто-то громко начал молиться богам, а Веленский громко произнес:
— Становимся в круг. Сейчас будет первый выброс, самый мощный. Расстояние, конечно, немалое, но если удастся направить поток в накопители, то ослабим его. А дальше уже остаточные…
И его слова заставили очнуться.
— Тьма,
Над черными ящиками поднялись столбы энергии, и вихри устремились к ним, словно к маякам.
— Не выдержат, — сказала Лизонька, хрупкая девушка мечтательного вида, в которую тайно были влюблены, почитай, все из команды Беломира. И, решительно тряхнув белыми кудрями, она достала нож. — Вариантов, господа, немного, так что…
Он полагал себя быстрым, Беломир Бестужев. Не без оснований.
Умным.
Способным.
И… всех способностей не хватило, чтобы остановить удар. Клинок вошел меж ребрами, и Лизонька улыбнулась, печально так. Она хотела сказать что-то…
…её наградили орденом Темной луны, высшая награда для некроманта. Только что-то родители Лизонькины не выглядели счастливыми.
Рассказывать об этом было просто. Наверное, потому как рассказ был не первый и даже не десятый. Еще когда разбирательство шло, Беломира наизнанку вывернули что следователи, что мозголомы, потом еще психотерапевт, пытавшийся убедить, что все-то нормально и даже замечательно, а жизнь продолжается.
Продолжается, но… какая-то не такая.
Неправильная.
— Второго я попытался скрутить, но Веленский сказал, что так надо, что все одно поляжем, так хотя бы с пользой. Чем больше энергии получит контур, тем дольше он продержится. И наша задача отвести удар от города настолько, насколько сможем.
— Вы смогли.
И глядит племянничек так, с жалостью, но хотя бы не пытается сказать, будто все понимает. Знает, что ничего-то на самом деле он не понимает.
— Нет… их ведь не так много было.
— Добровольная жертва — это не просто сила, а воззвание к богам. Хотя звучит и вправду… не очень, — Николай развел руками, словно извиняясь, что влез в чужую историю.
— Не очень. Но тогда о богах не думали, только о том, как удержать этот самый контур. Знаешь, такое чувство, будто находишься внутри стеклянного куба. Стенки тоненькие, а снаружи тьма давит. И давит. И… раздавит, дай только добраться.
Она, против ожиданий, не приходила во снах.
Снов вообще не было. Уже потом Беломир понял, что сны пропали много раньше, еще на Базе, и порадовался этакому побочному эффекту. Хоть какая-то польза от дряни, которой его накачали.
— Веленский остался последним. Мои… ребята тоже хотели. Мы бы все… и первым я бы и сам, но он сказал, чтобы не смели, что у нас другая энергетика, что… слишком иными нас сделали, а потому можем спровоцировать конфликт. И приказал убираться.
— И вы…
— Знаешь, я к тому времени считал себя опытным бойцом. Много повидал. И всякого. И ребята тоже. Но вот впервые стало не просто страшно. Скорее уж жертвоприношение выглядело вполне удачной альтернативой выхода в бурю.
…темную-темную бурю.
Шелест то ли песка, то ли жвал. Ощущение не-жизни, до крайности любопытной, а еще желающей любопытство удовлетворить.
— Уходить, если подумать, было некуда. А глушилка наша… в общем, она и вправду сработала. Первая волна пошла на нас, и это дало время Сашке развернуться. Веленский…
…едва держался на ногах и, кажется, из чистого упрямства. Из закрытых глаз по щекам катились слезы, оставляя на коже красные дорожки.
Кровь текла из ушей.
Из носа.
Он и человеком-то не выглядел, куклой, которую вот-вот доломают. Но держался. Вцепился в плечо Беломира и держался.
— Скоро… волна иссякнет. Моей жизни хватит, чтобы удержать… щит. Точно хватит. Между первой и второй волной будет зазор. Сколько по времени, не знаю. Но будет. Уходите. Шанс… возможно, будет… машины… электроника не выдержала. Точно. А грузовик должен. Идите на восток. Самый слабый контур. Чем дальше от центра, тем больше шансов…
И руку поднял.
Та дрожала, и видно было, сколь тяжело дается некроманту это простое движение.
— Помоги, — попросил он. — А то ведь уроню.
И Беломир помог.
Да, пожалуй, и вправду счастье, что он потерял саму способность видеть сны.
— Он сунул книжку. Перстень свой. И еще что-то… не знаю, все изъяли, я даже не помню когда. Но его жизни и вправду хватило. Буря улеглась так же быстро, как и поднялась. А следом треснул купол. Мы завели старый грузовик, забрали наших, нельзя было оставлять их, понимаешь?
Николай кивнул.
Наверное, и он сочтет Беломира безумцем, что несколько обидно. Будь он безумцем, все стало бы много проще.
— И самое странное, что у нас получилось. Гнали… как сумасшедшие гнали… я шкурой чувствовал, что затишье ненадолго, что эта погань просто играет, но мы почти добрались. Дороги не было, летели по степи, честно, просто вперед, чтобы подальше. Вот и… потом машину вдруг повело. А небо опять стало чернеть. И мы кувыркнулись, на грузовике, с грузовиком…
Пашка там и остался, за рулем, с рулевой колонкой, смявшей ребра. Он бы выжил, возможно, случись такая авария в городе, но она произошла в степи.