Однажды в Лопушках
Шрифт:
Ага.
— А что за вещь? — раздался мягкий-мягкий голос, и Линка развернулась, резко так, текуче. Рука с ножом взлетела и разом опала.
— Кто знает, — спокойно сказала Линка, разглядывая человека, который, кажется, нисколько-то не испугался. Во всяком случае, не выглядел Беломир Бестужев, дядюшка некромантов, испуганным.
Это он зря.
Может, Линка и глядится этакою хрупкою красотой, но… в общем, если нужно будет, она и картофельным ножом горло вскроет. А в древности, помнится, жрицы Моры и без ножей обходились,
— Вы? Или ваша… матушка? Простите, не был представлен. Беломир Бестужев…
— Из тех самых?
— Из них, но… скажем так, я паршивая овца в благородном стаде.
— Уверены, что дело в овце, а не стаде? — Линка приподняла бровку, и взгляд её сделался таким… таким от… прямо захотелось огреть её по голове чем-нибудь тяжелым.
— С этой точки зрения я ситуацию как-то не рассматривал, — улыбка Бестужева сделалась шире, счастливей, он склонился, а Линка руку протянула этаким прецарственным жестом.
Так.
Надобно успокоиться.
Она взрослая. Да и Бестужев не выглядит неопытным юношей, готовым влюбиться с первого взгляда. Так что… так что сами разберутся. А у меня завтрак.
Я блинов напечь хотела, вот надобно и заняться. Блины тем и хороши, что, если на двух сковородках работать, времени на посторонние мысли не остается совершенно.
Не говоря уже о том, чтобы следить.
…а ведь стоило предположить, что Линкино появление незамеченным не останется. Это её еще Важен не видел.
И Синюхин.
И… и Верещагина. Что-то мне подсказывало, что Верещагина особенно обрадуется.
— И все-таки… я понимаю, что не след первого встречного посвящать в семейные тайны… — тихий урчащий голос Бестужева мешал сосредоточиться на блинах. Или, может, наоборот, блины отвлекали от подслушивания? — Однако ситуация крайне неоднозначная, и мы были бы благодарны за помощь… весьма благодарны.
И вновь ручку целует, скотина белобрысая.
А Линка смотрит снисходительно и с какою-то жалостью, но ножик из другой руки не выпустила. И главное, я-то знаю её хорошо, а потому задумчивость во взгляде мне совсем даже не нравится.
— Не стоит волноваться, — некромант перехватил сковородку, которая выскользнула из моей руки, — а нечего подкрадываться! Вот что за привычки у этой семейки! Но он перехватил, зашипел, ибо сковородка была горячею, да бросил на столешницу. — Дядюшка для женщин безобиден.
— Ага…
Вот прямо на лбу эта самая безобидность и написана. Крупными буквами.
— Он… скажем так… — некромант помахал рукой в воздухе.
— Дай сюда, — я перехватила ладонь, которая покраснела, и погладила её осторожно. Силы капля, а краснота отступила. — В следующий раз не надо за сковородки хвататься.
— Так упала бы.
Он смотрел на меня так… так… аккурат, как его дядюшка на Линку. Или все-таки иначе? Главное, что под взглядом этим мне было до жути неуютно.
И главное, я тоже смотрю.
А еще руку его поглаживаю, хотя ожога уже и нет, как и смысла в поглаживании.
Кто-то прокашлялся, и я руку поспешно убрала. А некромант нахмурился.
— Блины горят… — Важен отвел взгляд в сторону, но наткнулся на Линку с Бестужевым и опять прокашлялся. А потом сказал. — Пойду-ка я… пройдусь. Аппетиту нагуляю…
А блин и вправду сгорел.
Один.
Один если, это ведь не страшно. Остальные нормально дожарились хотя бы потому, что никто их жарить не мешал.
Белова Олег заприметил издали. Да и как его не заприметишь? И главное, заявился в черном костюме-тройке, туфли лаком сияют, волосы уложены.
На носу очочки круглые.
И сам дурак дураком. Почему-то в деревне последнее ощущалось особенно остро.
Белов медленно шествовал по улице, крутил головой да поглядывал поверх очков, которые и нужны-то ему были исключительно для цельности образа. Ну, как он сам объяснял. А Белову, стало быть, объяснил личный стилист, этот самый образ придумавший.
— Эй, — окликнул Олег старого приятеля. — Меня ищешь?
Он оперся на забор, который слегка захрустел и прогнулся, но устоял. Крепкий еще, хотя кое-где доски менять и нужно бы.
Белов обернулся.
И споткнулся.
— Ты…
— Я, — Олег махнул рукой. — Заходи, гостем будешь…
Как-то, правда, это странновато прозвучало, и запоздало вспомнилось, что и сам Олег здесь тоже не на хозяйских правах.
— Ты… — Павлуша очочки снял.
И протер.
Водрузил на нос. Нахмурился.
— Олег, с тобой все хорошо?
— Да замечательно просто! — Олег махнул рукой. — Давай уже, коль поговорить приехал, не орать же на улице.
Белов к калитке подошел да и замер, уставившись в крупного огненно-рыжего петуха, который устроился на столбике у этой самой калитки.
— Он… живой?
— Живее всех живых, — ответил Олег и не удержался, дернул петуха за хвост, правда, тотчас выпустил, зашипев от боли, а на ладони вспыхнули алые пятна.
— Дурак, что ли? — тотчас, словно из ниоткуда появилась тетка Ирина, которая подхватила обиженно квохчущего петуха на руки да и погладила, утешая. — От ведь послали боги гостюшку… в хату идите, пока еще кого из скотины не обидели.
И ушла.
С петухом.
— Что это было? — осторожненько поинтересовался Белов, провожая тетку Ирину взглядом.
— Да… кто его знает, — честно ответил Олег и на руку подул, а потом вспомнил, как в детстве делал, когда случалось обжечься, и лизнул. Стало вроде полегче. — Но лучше делать, что говорят. Да и чайку попьем, а то замаялся я. Только от руки ополоснуть надо.
И не только руки.
Курятник править он сам решил, ибо слово давал, а мужик слово свое держит. Оно, конечно, можно было бы нанять кого, но что-то подсказывало, что, несмотря на эффективность, решение будет неправильным. Да и что там править? Олег сумеет.