Однажды в мае
Шрифт:
— Тише!.. Вы разбудите детей… — взмолилась одна из перепуганных женщин.
Стршельба виновато улыбнулся, точно просил извинения за поднятый шум. Глаза у него глубоко ввалились от усталости. Уже почти все мужчины пробирались к выходу. Тут к Стршельбе подошла пожилая женщина и смущенно дернула его за рукав;
— А как женщины? Они могут помочь? Руки у нас тоже есть!
— Женщины тоже могут, понятное дело! — весело ответил Стршельба. — Всякий честный чех годен, коли у него сила найдется.
Тут, словно по команде, встало с десяток женщин. И пани Фарова, у которой только что ушел муж, тоже поднялась. Девчурка,
— Ступайте, дочка… Я пригляжу за вашей крошкой, — сказала вдруг пани Фаровой ее соседка.
Это была бабушка Боушкова, совсем дряхлая старушка, тихо сидевшая до этого в уголке. Фарова благодарно взглянула на нее и ушла с остальными женщинами. Подвал наполовину опустел, у детских кроваток осталось только несколько матерей и старушек.
Лишь домовладелец Мацоур, забаррикадированный своими чемоданами, походил вместе со своей японской собачонкой на потерпевшего кораблекрушение. Иозеф Стршельба подошел к нему, не обращая внимания на бешеный лай собачонки.
— Я жду только вас, пан Мацоур! — сказал Стршельба. — Вы ведь тоже мужчина и чех?
— Чего вы от меня хотите? Мне нужно свой дом караулить! — взвизгнул домовладелец.
— Не беспокойтесь, мы за ним присмотрим! — сказала старушка, которая взяла на себя заботы о дочке Фаровой. — Никто ваш дом не съест и не украдет.
Пани Мацоурова, которая раньше притворялась, что дремлет, вдруг вскочила, сбросила с себя верблюжий плед и пришла мужу на выручку.
— Франци нельзя выходить на улицу! Он болен! — И она принялась заботливо укутывать мужу шею.
Промокший, усталый Иозеф Стршельба, который ничего не ел с полудня, когда приступом брали поезд, вдруг потерял терпение и сдернул винтовку с плеча.
— Долго еще вас ждать? Мне не до шуток!
Домовладелец понял, что другого выхода нет. Он сердито нахлобучил шляпу и направился к дверям подвала. На пороге он оглянулся и истерически завопил:
— Я уступаю насилию, поняли? Хорошо вы начинаете… с террора!..
— Фу, какой стыд! — сказала старушка, которая взялась присматривать за дочкой Фаровой.
Пани Мацоурова засопела в бессильной злобе. Стршельба улыбнулся храброй бабушке, поправил ремень на плече и вышел следом за Мацоуром на лестницу. Японская собачка стихла, а затем удобно расположилась на пледе, который упал с колен домовладельца. Дети спокойно спали в наступившей тишине.
Когда Гошек пришел к мосту, там в ночной темноте жизнь уже била ключом. Во мраке трудилась молчаливая черная толпа. Мужчины отодвигали в сторону опрокинутые трамвайные вагоны, освобождая для ручных двуколок путь к северному концу моста. Двуколки были доверху нагружены огромными рулонами бумаги, которые взяли в типографии поблизости. Мужчины похлопывали мокрые рулоны и вполголоса одобряли:
— Бумага первый сорт… в ней все пули застрянут.
Кто-то с грохотом прокатил тяжелые железные бочки. Они гремели, словно колонна броневиков. Мужчины по двое переносили на плечах короткие балки, которые нашлись на складе строительных материалов. Некоторые подтаскивали тяжелые ящики, наполненные шурупами.
С военной точки зрения, может, и не было особого смысла строить баррикаду на самом северном конце моста. Ведь он весь находился под обстрелом фашистских пулеметов с либенских и кобылисских высот. Оттуда мост был виден весь как на ладони. Защитники этой выдвинутой вперед баррикады даже не могли по мосту добраться до своих мест: чтобы не угодить под пули, им приходилось переправляться через реку на лодках под защитой мостовых опор. Но Гошек после короткого совещания с Испанцем и угольщиком еще до наступления вечера решил, что на конце моста, по ту сторону реки, все-таки нужно поставить баррикаду. Да разве можно было оставить мост незащищенным со стороны Трои? С этим никто не согласился бы. Попробуй кто-нибудь предложить нечто подобное — его сочли бы сумасшедшим или предателем. На мост не ступит нога фашистов — таково было невысказанное вслух, но совершенно единодушное мнение. Эта мысль запала всем глубоко в сердце, была у всех на уме. Впрочем, с точки зрения тактики у этой баррикады был один остроумный секрет: оттуда просматривалось все шоссе на Кобылисы, почти до тех мест, где три года назад рука мстителей поразила протектора Чехии Гейдриха. Там скорее всего могли появиться немецкие танки, — значит, незаметно они не подберутся.
В основание этой баррикады легли бочки с камнями и песком, бумажные рулоны шириной больше метра, тяжелые деревянные ящики с шурупами, перевернутые рыбацкие плоскодонки, разные балки, старые домовые двери и самый необыкновенный хлам, собранный по соседним дворам. Камня было мало, хотя повсюду вокруг, где только возможно, почти голыми руками из мостовой выдирали гранитные кубики брусчатки.
— Асфальт пустое дело! — бранил кто-то в темноте проезжую часть моста. — Если нацисты у нас тут прорвутся, так только из-за асфальта!
— Вообще у городских властей нет ни на грош фантазии, — с горечью ответил чей-то насмешливый голос. — Им век никому в голову не придет, для чего годится добрая гранитная брусчатка!
— Нечего плакаться, ребята! Баррикада выдержит атаку пехоты, вооруженной даже станковыми пулеметами! — успокаивал своих людей молодой кудрявый сержант Марек, в гражданской жизни — машинист буксирного парохода. Гошек назначил его комендантом первой баррикады.
— А если придут танки?
— Танки? Ну, тогда что-нибудь еще выдумаем…
На середине моста начали сооружать вторую баррикаду. Для этого воспользовались тяжелыми металлическими бочками, которые грохотали в темноте словно танкетки. Гошек совсем не собирался строить баррикаду на этом месте. Но, когда он вернулся с первой, где проверял прочность постройки, вторая была уже наполовину готова.
— Кто распорядился здесь строить? — спросил он в темноте.
— Мы сами… — ответил чей-то знакомый голос. — Тут она как раз к месту придется…
Гошек обошел бочки, какие обычно используются под бензин, постучал по ним прикладом. Они были, по-видимому, полны.
— Что в них? — спросил он людей, которые расставляли бочки широким барьером.
— Фейерверк-то какой получится! Это эфир, приятель! — откликнулся все тот же голос, что недавно сказал «мы сами». При слове «фейерверк» Гошек сразу догадался, откуда он знает этот голос. Ну конечно, тот самый парень, который днем собирался взорвать мост. Бесшабашный Микат. Гошек едва сдержался.
— У тебя одни фейерверки на уме! — прикрикнул он на Миката.
Тот, видно, тоже узнал голос Гошека и сразу притих.