Однажды в Москве. Часть I

Ахадов Ильгар

– Другими словами, вы полагаете, что мне нечего делать, и я тут рассказываю байки, – немного раздраженно ответил Длинный.

– Однако, я не услышал ответ, – в свою очередь уклонился чиновник.

– И не услышите. Объясню, и впредь, я надеюсь, к этому не возвратимся.

Существует несколько причин, по которым мне нежелательно излагать вышеизложенные события с сугубо документальной точностью и последовательностью. Во-первых, людям, участвовавшим в них и оставшимся в живых, может не понравиться, что кто-то, спустя много лет, решил копошиться в их грязном белье. Может,

они не хотят его стирать и предпочитают выбросить – в данном случае имеется в виду вычеркнуть из памяти. И тут появляется некто и демонстрирует публике старые рваные трусы, галстуки с пятнами крови, испачканные кальсоны и пеньюары ныне, может быть, весьма респектабельных граждан. Вам ясно?

Прослушав тишину, Длинный продолжил:

– Во-вторых, вращаясь в криминальных, бандитских кругах 90-х, невозможно было заниматься, допустим, благотворительностью с целью защиты домашних животных или выращивать тюльпаны в городских скверах. Многие мои тогдашние поступки и ныне классифицируются в процессуально-правовом пространстве РФ, как уголовно преследуемые. Следовательно, если я, слава Богу, живой и на свободе, они, может, до сих пор числятся висяком и портят кровь правоохранительным чинам, и мне абсолютно не хочется улучшать им здоровье.

Я по мере изложений событий буду… выборочно называть определенные населенные пункты или другие документальные подробности, а сведущий человек может сопоставить, какая бандитская бригада промышляла в какой местности или какого депутата грохнули в каком году вблизи какого метро. Но не будет прямых указаний, следовательно, и мне после нечего предъявлять. Так как я вижу, ваши люди все скрупулезно записывают и снимают…

И если я решил полностью изменить идентификационные данные конкретного события, то есть, допустим, вместо Ивана озвучил Степан, то следует понимать, что для этого у меня есть очень веские основания. Еще вопросы?

– Но вы все равно рискуете, – высказалась Гюля. – Какой-нибудь дотошный опер при большом желании может выстроить логическую цепочку. Не проще вообще молчать? Зачем вам открываться?

Длинный вздохнул:

– Это история моей жизни. Когда-нибудь она, эта жизнь, все равно оборвется, и я не хочу, чтобы все прожитое ушло со мной в могилу.

– Чувак, ты нас конкретно зацепил… – подметил Бакинец. – Теперь мы на игле твоего рассказа. Давай быстрее, а то лопнем.

Все одобрительно закивали. Поскольку и Прилизанный неопределенно замычал, рассказчик продолжил…

Глава VII

– Я тогда не понимал некоторого агрессивного отношения к себе Наили. Думал, она настроена против Джулии из-за националистических побуждений. Все выяснилось позже, когда проводимая нами операция достигла кульминации, и я смог оценить ее личность и подлинное отношение к себе в контексте последующих трагических событий. Но все по порядку…

Однажды, рано утром, когда я собирался сесть в машину, у встречной иномарки включились фары. Двери открылись, и моему взору представился Алик Мансуров со своей кошачьей грацией – он гибким и сильным телом всегда мне напоминал циркача-акробата. Я ожидал этой встречи, потому сохранил спокойствие. Но пришлось “налепить” на облик удивление.

– Ты? – сняв очки, я пригляделся к нему.

– А ты не растерялся… – холодный взгляд, несопоставимый c его “теплой” улыбкой, тоже внимательно изучал.

– Вижу, и ты время не терял… – я кивком указал на ожидающую его новенькую машину.

На мгновение он продолжил буравить меня взглядом. Но вдруг его глаза залучились, как мне показалось, настоящей теплотой и он, радостно схватив меня за локти, потряс:

– Я рад тебя видеть, чувак, на большой земле! Мы с тобой одной крови – ты и я! Не забыл?

– Не забыл… – “улыбнулся” и я в ответ. Хоть и внутренне сопротивлялся, я, кажется, действительно рад был появлению этого опасного человека.

“Черт…”

– Я все помню. Как тебе удалось выкрутиться?

– Ну, моя статья в отличие от твоей не была мокрой, – уклончиво ответил он, прикуривая сигарету зажигалкой. – Будешь? – протянул мне пачку “Мальборо”.

– Нет, не курю. Пока держусь.

– А я вот начал, – он с сожалением выдохнул дым, – но брошу… Ну что, погнали?

– Куда? – я постарался скрыть настороженность в голосе.

– Как куда? – кажется, он действительно удивился. – Отмечать! Во-первых, свободу, во-вторых, нашу встречу, в-третьих… твою свадьбу, чувак! – улыбнулся он еще радушно.

– Надо же… Ты в курсе?

– Больше знаешь, дольше живешь… – вновь с сарказмом ответил оппонент, – хотя порой утверждают обратное. Ты считаешь, нам нечего друг другу рассказывать?

– Я так не считаю. Но давай попозже – часа через три.

– Где?

– Кафе “Ласточка” на метро Красносельская. Знаешь? Чуть далековато, но я должен наведаться – эта наша точка. Заодно и пообедаем.

– Чувак, я в Москве каждый кустик знаю, – улыбнулся он. – Порой кажется, что я здесь должен был родиться.

– Да? А я думал, ты влюблен в Баку. Без него не можешь? – напомнил я его же слова в бакинской камере.

Мансуров опять впился в меня колючим взглядом.

– Кто в машине?

– Ким! – крикнул он, не оборачиваясь.

“Водитель” неторопливо вышел. Это был грузный человек с нехарактерной внешностью уроженцев Юго-Восточной Азии. На расу в нем указывали лишь раскосые глаза и ровные, ежиком отстриженные волосы. Обычно корейцы маленькие и легки в движениях. Этот же мне напомнил борца сумо. Но это ложное ощущение медлительности и неуклюжести улетучивались при внимательном взгляде. В глазах была необузданная сила и ловкость. Я вспомнил предостережение Мусаева.

Молча пожали друг другу руки.

– Мы с Кимом с ВДВ. И до сих пор вместе. Если я грудь, то он спина. Или наоборот…

Я кивнул. Кореец также молча созерцал меня ничего не выражающим взглядом…

Это кафе контролировала Бригада, и потому нас здесь принимали лучше, чем приняли бы Лужкова. Мы же особенно не выделялись, не отпугивали клиентуру. И потому бордовые пиджаки и золотые цепи на толстых шеях – избитая мода того времени – в среде наших негласно считалось дурным тоном.