Однажды в Париже
Шрифт:
— Притормози и оставь в покое своих профессионалов. Не забудь, что именно профессионалы построили «Титаник», а Ноев ковчег был делом рук дилетанта. Твоя некомпетентность нам как раз подходит…
Я тут же передал ее слова Аурелии и Бенжамену, ребятам из нашей редакции. Они расхохотались оттого, что такой профан в музыке, как я, будет иметь дело с гигантом, чье творчество они знают наизусть. Их реакция прибавила мне куражу. Если уж унижаться, то перед значимой фигурой, а не перед всякой мелкотой. Накануне интервью с Эммануэль Беар или Изабель Юппер [20] я был на грани самоубийства, потому что заранее с точностью до запятой знал те «гуманитарные», профессионально пустые речи, которые услышу от них. Что касается Фэйрфилда, у меня сохранялась надежда на нормальный разговор с ним. Из досье, подготовленного нашим архивом, следовало, что он, похоже, любит парадоксы и не чужд легкого цинизма. Оставался небольшой шанс на то, что мне не придется скучать. В любом случае он будет любезным. Это певец под стать Дэвиду Боуи или Брайану Ферри [21] ;
20
Эммануэль Беар (р. 1963), Изабель Юппер (р. 1953) — французские актрисы.
21
Дэвид Боуи (р. 1947), Брайан Ферри (р. 1945) — английские музыканты, певцы и композиторы, каждый из которых обладает уникальным вокальным и авторским стилем.
По слухам, столики там нужно заказывать за две недели, а кухня соответствует обстановке, бывшему особняку виконтессы Мари-Лор де Ноайль на площади Соединенных Штатов, у набережной Сены, одной из самых красивых площадей Парижа — и самой дорогой. Обожаю бывать в местах, где жили почитаемые мной дивы. И там никакой мишуры, мне нужна подлинная обстановка. Уже в пятнадцать лет я хорошо различал, когда хлопает дверца «роллс-ройса», а когда «мерседеса». Так что не подсовывайте мне вещи эпохи Карла X, говоря, что это Директория. Меня такой особняк, исполненный духа светской дамы, трогает так же, как шедевр из Лувра. Вам называют этот адрес, и тут же в памяти всплывают имена: Коко Шанель, Луиза де Вильморен, Эдмонда Шарль-Ру, Андре Пютман [22] … Это место напоминает рю Камбон или Веррьер и воплощает определенное представление о моей Франции. Должен сказать, что Баккара, фабрикант хрусталя, новый владелец особняка, не пожалел средств на его реставрацию. Здание так отчистили, отскребли, отдраили, отполировали, такой навели в нем глянец, что теперь, когда вы переступаете порог, складывается впечатление, что вы входите не в дом, где жила семья, но туда, где ведутся съемки фильма. В вестибюле эхо шагов слышалось так отчетливо, словно вы были мушкетерами в сапогах. Ковер, покрывавший лестницу, которая вела на второй этаж, освещали крошечные лампочки, разбросанные как осколки хрусталя. Филипп Старк, декоратор, буквально облек восемнадцатый век в пластик. Рамки были соблюдены, но все детали были сделаны полупрозрачными. Прощайте, комоды, глубокие кресла, столики с выгнутыми ножками из позолоченного дерева в виде массивных скульптурных фигур, нет больше мотивов обломков скалы и ракушек, мотивов листвы, чеканки из бронзы или больших подушек, набитых перьями… Старинную мебель принесли в жертву, от нее остался лишь остов из прозрачного плексигласа. Лишь силуэты. В самом ресторане на роскошном паркете с венгерским диагональным рисунком установили перегородки из черного кирпича, зацементированного в произвольном порядке. Дальше ширмы из Коромандельской лакированной кожи скрывали сервированные столики. Золоченые рамки, повешенные на стены, оставались пустыми. Эти несоответствия как бы намекали: «Не стоит обманываться дорогостоящим декором. Мы, декораторы, мы бунтуем…» Не знаю, кого здесь хотели в этом убедить. Не клиентов, во всяком случае. Создавалось впечатление, что ты попал на общее собрание акционеров Компании Суэцкого канала. Отдававшие в гардероб свои манто, две пятидесятилетние дамы, как будто уже с рождения носившие жемчуг на шее и бриллиантовые заколки в волосах, пришли в сопровождении двух старых ищеек из той касты в темно-серых костюмах, которая нами правит. Они чувствовали себя здесь как дома, все говорило об этом, и все это ощущали, начиная с девушек-гардеробщиц, изящных и хорошеньких, как школьницы из лицея Святой Марии. Едва вы входили в «Кристал Рум», между вами и остальной действительностью словно бы опускался занавес. Если когда-нибудь здесь, как во всех модных ресторанах, запишут подборку мелодий для создания звукового фона, то это будет серия фрагментов, состоящая из «Аве Мария», «Те Деум» [23] , музыки Баха и Рамо.
22
Луиза де Вильморен (1902–1969), Эдмонда Шарль-Ру (р. 1921) — французские писательницы. Андре Пютман — французский дизайнер.
23
На текст католической молитвы «Аве Мария» (лат. Ave Maria) написано много музыкальных произведений, авторами музыки были композиторы И. С. Бах, Палестрина, Ш. Гунно, А. Дворжак, Дж. Верди и др. «Те Деум» (лат. Те Deum laudamus) — церковный гимн.
Встреча была назначена на 21:30, было уже около десяти часов вечера, и я был уверен, что пришел первым. Я ошибся: очаровательная особа сидела за нашим столиком и потягивала из бокала шампанское. Я ожидал увидеть типичную пару рокеров: стройная, безграмотная малолетка в объятиях клошара. Сколько ей лет? Моего возраста. Около сорока. Только, будучи настоящей парижанкой, она выглядела на десять лет моложе. Это чудо шарма француженок: в двадцать лет они миловидны, но уступают украинкам, шведкам или эфиопкам. Двадцать лет спустя все другие выглядят как домработницы, а француженки встречают мужчин как дерзкие обольстительницы. Она посмотрела на меня и многозначительно улыбнулась. Затем нежным, как шелк, голосом поблагодарила меня за то, что я задержался только на час.
— Я уже сделала за вас всю работу. Порывшись в своей памяти, я уже нашла таблички с именами для всех столиков в этом зале. В глубине зала Карлос Госсн, президент автомобильной фирмы «Ниссан», принимает бразильцев. Между ним и нами на диванчике в центре, рядом с Терезой Кремизи, сидят представитель издательства «Фламмарион» и обладатель Нобелевской премии, автор издательства «Галлимар», которому не мешало бы сменить пиджак. А там, за вашей спиной, лицом ко мне, закрывая своими нарядами пианино, сидит Кристина Декрош. Теперь я знаю, почему ваш журнал пишет, что она большая актриса. Вы имеете в виду ее габариты.
Декрош! Только ее не хватало. К счастью, я никуда не хожу, она меня не узнает. Она могла бы швырнуть мне в лицо бокал. Что бы «Сенсации» ни печатали о ней, она всегда жалуется. Это всегда не те комплименты, которые ей подходят. Когда кто-то из нас приближается к ней, она опускает свои намазанные веки. Мы уже больше не стараемся в этом разобраться. Просить объяснений у этого божества и у тех, кто ей служит, это все равно что трубить сбор в пустой казарме. Нельзя и помыслить о том, чтобы обратиться к ней с вопросом, — вместо рта у нее застежка-молния, которую заело. Она нам и слова не говорит. Очень довольный, что сижу к ней спиной, я обратил все свое внимание на свою соседку. Если она будет продолжать стрелять по всему, что движется, я не стану скучать. Аристократические интонации мадам явно говорили, что она считала себя царицей улья. Не думайте, что я осадил ее. С первых ее слов я понял, что она хорошо соответствовала бы обстановке салона Мари-Лор де Ноайль. Ее голос уводил вас в другие времена. В те времена, когда люди не сквернословили и не начинали сразу же вам тыкать. Кстати, она с естественностью протянула мне руку для поцелуя. В то же время лукавый взгляд и насмешливое выражение лица отрицали этот формализм. Не произнося ни слова, она открывала свои карты: я настоящая парижанка — и в самом отрицательном смысле этого слова тоже: культурная, насмешливая, элегантная, болтунья, любительница выпить и, возможно, распутница. При этом — вид лилии, упавшей с витража. Мы вдвоем сможем просто-напросто косточек не оставить от этого Фэйрфилда. Если он осмелится явиться.
Ее звали Аньес де Курруа. Уже привыкшая к гибкому расписанию пригласившей нас звезды, она заказала бутылку «Пол Роже» и стала расспрашивать меня о нашем журнале. Она воображала неизвестно что о главном редакторе «Сенсаций». Я заставил ее вернуться с облаков на землю. Все основывалось на настроениях и находках наших фоторепортеров, а директора мое мнение волновало не больше, чем прошлогодний снег. Раз в неделю, вечером, в день сдачи номера, я оправдывал свою зарплату, придумывая остроумные заголовки с игрой слов. Остальное время я просматриваю прессу и читаю романы. Слово «журналистика» уже не приводит меня в трепет. Произнося последнюю фразу, я даже сам себе сознался в том, что этого никогда не было и прежде.
— В шестнадцать лет я не мечтал стать премьер-министром или министром культуры. Меня никогда не привлекали ни Высшая национальная школа администрации, ни Школа политических наук. Я думал только о том, какой план нужно разработать, чтобы попасть на вечер Карла Лагерфельда в «Паласе». Я был создан, чтобы стать жиголо. В мире, который манил меня, стены были увешаны зеркалами, шампанское лилось рекой и исполнялись самые дерзкие сексуальные грезы. В конце концов я стал журналистом. И теперь, когда меня везде приглашают, я понял, что вообще-то я всегда только и любил, что валяться дома на диване с книжкой. Результат: сегодня вечером я должен быть исповедником у Брюса Фэйрфилда, единственным откровением которого будет сообщение, что на этой неделе у него выходит новый альбом.
Аньес была светской дамой. Она решила меня успокоить:
— Это меня бы удивило. Он весьма ушлыйкак персонаж. И конечно же он достигал своей популярности не для того, чтобы прятаться от нее. Не знаю, какими откровениями о своих сексуальных привычках он нас побалует, но он может многое рассказать об Америке. Вы удивитесь, однако он довольно тонок.
Должно быть, я произнес «тем лучше» слишком скептическим тоном, потому что она попыталась вновь поднять мне настроение:
— Не стоит сидеть с таким скучающим видом. Во-первых, Брюс очень красив в формате мультимедиа, помесь Роберта Кеннеди и Ричарда Гира. Кроме того, вы совсем не обязаны говорить с ним о рок-н-ролле. У него есть масса идей относительно Моцарта, Палестрины, Шопена и так далее. А потом, он звезда, настоящая. Как ваша Декрош, но на мировом уровне…
Декрош?! Если не считать марки рекламируемой ею краски для волос, я не знаю, каков ее вклад в историю кино. Я признался Аньес, что предпочел бы поужинать с ней тет-а-тет. Она не оставила мне шансов:
— Может быть, как-нибудь в другой раз. Вы мне скорее симпатичны. Но, с вашего позволения, я хотела бы оставить Фэйрфилду его шанс. Когда-нибудь я буду писать мемуары, поэтому сегодня предпочитаю следовать примеру герцога де Сен-Симона: никаких мелких фигур, только вельможи. К тому же это даже не расчет. Я люблю знаменитостей. И не верю в незаслуженный успех.
Я тоже не верю. Но отсюда не следует вывод, что стоит встречаться с предметами наших грез, о нет. Мне нечего сказать звездам. И нечего спросить у них. И ни у кого другого тоже. Не люблю людей. Обычно я выхожу из этого положения, отстаивая независимость главного редактора, который не должен встречаться со знаменитыми людьми, о которых будет писать его журнал. Ругать связи — это неопровержимый аргумент. Но сейчас, ничего не поделаешь, придется пройти через это. Я говорил бесцветным голосом. Мое недовольство скорее забавляло Аньес. Она не принимала жизнь слишком серьезно. Она считала, что я несправедлив. С ее точки зрения, журнал «Сенсации» жил благодаря звездам. Я смог разъяснить ей, что она ошибается. Это мелкие французские звездочки существуют благодаря журналу, который придумывает им славу, лишь в редких случаях основанную на их таланте. Но мне не хотелось спорить с красивой женщиной и выглядеть в ее глазах старым ворчуном. Я дал ей высказаться. Она не шла дальше простых истин.