Однажды в России. Унесенные шквалом 90-х
Шрифт:
Каждый ждал и жаждал своего случая, своей удачи. Пешки рванулись в ферзи.
Пока только в грёзах.
Для Вальдемара следующий год выдался суетливым. Горячка началась с того, что в некий самый обычный день в их «апартаменты» заглянул Рыжак и заговорщицки подмигнул, вызывая в курилку.
Чиркнув зажигалкой, начал поучительно и насмешливо:
– Ну как? Вы с Орлом Петровичем уже перестраиваетесь? Отряси прах с ног своих и молись Пославшему тебя в мир. С позволения вашей милости, дозволю себе дать совет: не зевай. Застрянешь на старте – потом не догонишь.
Делая нечастые затяжки, минут пять развлекал
– В субботу намереваюсь навестить бабушку. – И через короткую паузу: – Составишь компанию?
Вальдемар понял, что ему предлагают войти в некий таинственный круг посвящённых. Прилив самоуважения был столь мощным, что упоминание о бабушке невольно, с внутренним смешком отозвалось воспоминанием о дедушке. Дедушке Крылове: от похвал вскружилась голова. Нет, безусловно, он не жаждал, чтобы Рыжак, этот местный «авторитет», приблизил его. Тем не менее Вальдемар был обрадован, польщён и, небрежно пожав одним плечом, ответил:
– Давай.
Они добирались довольно долго. Сначала на метро, потом на автобусе, пока где-то в районе Зюзино не поднялись на четвёртый этаж обычного панельного дома, оповестив о своём прибытии трелью дверного звонка.
Встретил их молодой мужчина в чёрных усах, в красно-белой ковбойке. Извинившись за непринуждённую, как он сказал, «пятничную» одежду, – иностранец, у них учтивость и этикет в крови! – провёл в гостиную с обоями цвета палой листвы, где обеденный стол был подготовлен для чаепития.
Рыжак, воздав должное говорливому жако с пурпурно-красным хвостом, приютившемуся в угловой клетке, отрекомендовал Петрова:
– Вальдемар, один из самых перспективных наших эмэнэсов.
– Очень приятно. Алекс Галушка, – протянул руку хозяин. – Корреспондент канадской вечерней газеты.
Он говорил с акцентом, проглатывая одни гласные и растягивая другие, но построение фразы было правильным, слова не прыгали невпопад, как бывает у языковых неофитов.
Вальдемар впервые общался с иностранцем, ещё в школьные годы усвоив мимоходное, между делом, отцовское наставление о том, что это небезопасно для дальнейшего жизнеустройства. «Органы не дремлют», – произнёс загадочную фразу отец и громко рассмеялся, когда сынишка попросил уточнить, о каких именно органах тела идёт речь. Но на дворе иные времена, Вальдемар понимал, что тем органам, на которые намекал отец, сегодня не до его неприметной персоны, у них других забот полон рот. Прежние опасения сменились чувством гордости: вот я каков! закатился в гости к канадскому журналисту и хоть бы хны! Вдобавок не он мне, а я ему нужен! Это же очевидно…
За чашкой чая разговор пошёл ни о чём. Как удобно ездить по Москве на машине – транспорта немного, почти нет пробок. Аэропорт Шереметьево, построенный к Олимпиаде-80, на премиум пока не тянет, но наверняка его расширят – в СССР прибывает всё больше зарубежных гостей, пора соответствовать мировому уровню. Из сетований, пожалуй, лишь то, что среди молодых маловато у вас знающих английский или французский, а иностранные языки, по мнению канадца, завтра особенно пригодятся.
За второй чашкой чая со скромным ореховым тортиком Рыжак вбросил тему об ускорении и, на удивление Вальдемара, принялся со сдержанным оптимизмом расписывать наши экономические перспективы, чего в курилке за ним не водилось. Алекс слушал внимательно, не перебивал. А когда пыл Рыжака иссяк, начал как бы в лекционном режиме, с предсказательной интонацией:
– Мне
– Не жать, так и соку не будет, – вбросил Рыжак.
Канадец не обратил внимания на реплику, продолжил уклончиво:
– Мне кажется, в СССР скоро станут актуальными вопросы политики. Перемены надо начинать именно с них. Только в этом случае откроются новые перспективы экономики.
– Это дело забавное, как бы чулки не отморозить, – снова вбросил Рыжак.
– Чулки отморозить? – недоумённо переспросил Алекс.
– Шутка! – смешливо воскликнул Дмитрий, пародируя киношную репризу.
Канадец вежливо улыбнулся, хотя было видно, что он так ничего и не понял. Продолжил в прежнем лекционном режиме и снова с уклончивым «мне кажется»:
– Мне кажется, скоро Горбачёв сменит политические декорации, без этого экономический рост невозможен.
Тут и Вальдемару настало время удивиться:
– Простите, о какой политике вы говорите? О тёрках с американцами?
– Тёрки? – опять не понял Алекс. – Нет, я не о внешней политике, перемены нужны в системе хозяйства. Мне кажется, они не за горами. Я сравнительно недавно в Москве, но готовился к работе у вас, взял курс советологии и русской истории в Стэнфорде, в Штатах. Мы изучали Бердяева – «тёмное вино в русской душе», – слегка усмехнулся Алекс. – Надо дать ему перебродить, в этом смысл близких дней. И мне кажется… Нет, я почти уверен, что без политической перестройки Горбачёву не удастся перестроить экономику. Сначала надо посмотреть на себя в зеркало, а это возможно только через политические окуляры.
Из Зюзина они возвращались молча, было что обдумать. Наконец Дмитрий сказал:
– Ты понял, что бабушка пророчит?
– Я запомнил его слова. Их надо переварить.
Теперь Вальдемар знал, откуда растут перестроечные слухи, будоражившие институтский народ.
Но переварить сказанное канадцем он не сумел. До вечера мучился разгадками, спал с просыпками, а утром со своей Автозаводской помчался в конец шоссе Энтузиастов, где жил Орёл. Чуть ли не с выпученными глазами, под страшным секретом рассказал о встрече с канадским журналистом. Не забыл упомянуть, что этот Алекс как-то по-особенному нажимал на «мне кажется». Так нажимал, что из проходного речевого оборота оно как бы перерастало в тайное знание о завтрашнем дне, намекало на загадочную подложную суть. Вообще-то именно странное настойчивое «мне кажется», подкреплённое решительной интонацией, более всего и смущало. Канадец что-то знает, о чём-то догадывается или же просто предполагает? А если всё-таки что-то знает, то откуда? И этот «смысл близких дней»?
Орёл тоже спикировал на эту странность.
– Антере-е-сно… Говоришь, он сравнительно молод? – Вальдемар согласно кивнул. – Значит, вряд ли порет отсебятину. И предвидение, и догадки, и знания – что бы ни было – у него наведённые, от кого-то. Ты же понятия не имеешь, с кем он в Москве общается.
– Незнание – сила.
Но Костя, в отличие от Вальдемара, глядевшего по линии своего носа и хорошо различавшего лишь близстоящее-близлежащее, умел обозревать дали:
– Увы, нам о твоём канадце ничего знать не дано. А в музеях запасники, как известно, интереснее выставочных залов… То, что ему кажется, он вообще мог подцепить не у нас, а у себя.