Однажды в России

Лось Фома

– Ты не задумывался об этом, потому что твой ум заключён в темницу. Темница эта – ваш «здравый смысл». Жить, во всём полагаясь на него, довольно скучное занятие. Но если кто-то заступит черту, вы сразу осудите то, что сами давно сделали нормой. Скажи, зачем вы постоянно игнорируете чувства? Без них ваша жизнь невозможна! Закрой глаза…

Он действовал словно гипноз, вынуждая покорно повиноваться. Веки стали свинцовыми и под тяжестью опустились…

Я парил в воздухе! От восторга перехватило дыхание и хотелось кричать! Такого чувства я ещё не испытывал!

Взмывая к солнцу, наслаждался полётом. Прямо подо мной расстилался бескрайний воздушный ковёр. Синева неба звала и манила, но я сменил направление и стал стремительно приближаться к земле.

Внезапно облака превратились в мрачные свинцовые тучи. Свисая над самой землёй, они кутали её в грязный перистый кокон. Солнечный свет, преломляясь, окрашивал местность в красно-чёрные цвета. Взору моему открылась картина, какую не мог себе даже представить! Признаюсь, я не был готов к подобному зрелищу, и предательская слабость заставила невольно содрогнуться.

Поверхности земли видно не было, всё завалено грудами обнажённых людских тел. Вглядываясь в эти копошащиеся пирамиды, я увидел, что их ступеньками служат человеческие головы. Пирамиды беззвучно шевелились, чем-то смахивая на гигантские муравейники.

Тела, забравшиеся на вершины, с громким чавканьем поглощали кишащие массы, и, раздавленные, они вновь становились их основанием. Но все почему-то стремились вверх, и что-то жуткое было в решимости любой ценой подняться выше.

Цепляясь за торчащие руки и ноги, тела давили тела, ступали по головам, плющили носы. Раскрытые рты извергали немые проклятия. Болью и отчаянием давалось каждое движение. Всё происходило в тиши и мне казалось, что эта борьба длится уже целую вечность.

Наблюдая сверху за открывшейся мне жутью, я заметил, что тела общаются чувствами. Различая самые яркие из них, узрел, что боль была цвета крови. Мрачным сиянием озаряла она картину, возникшую словно из кошмаров.

Вычурно сверкала зависть. Обманывая зрение, она меняла тона, коих было множество, но не становилась от этого привлекательней. Внезапно появившись, исчезала, искрясь равнодушием, но я знал – это очередная маска. Затаив дыхание, следил я за чарующей красотой, от которой по телу пробегал озноб.

Самым мрачным цветом обладала, пожалуй, ненависть. Она была черна как ночь. Не уверен, что смогу объяснить, почему именно так определил цвета. Я сделал это неосознанно и, скорей всего, ошибся. Вся панорама время от времени озарялась яркими вспышками чувств. Молниями пронзая тела, они бросали вызов небу, что пряталось за тучами.

Я попытался найти любовь или надежду, но тщетны были старания. Они находились внизу, раздавленные громадной человеческой массой. Устало скользя взором по поверхности, я заметил, как луч тёмного цвета вознёс на вершину очередного счастливца. Едва глотнув свежего воздуха, тот был сразу же обвит, словно щупальцами, десятками тянущихся к нему рук. Мгновенье, и ненасытное человеческое болото поглотило это слабое, жалкое тело…

Раскрыв глаза, некоторое время я лежал без движения. Пульс

постепенно приходил в норму.

– Для чего вам болезни? – раздался вопрос. – И благо ли они?

Я молчал, будто не слыша. Тогда он стал говорить, не обращая на меня внимания.

– С точки зрения больного, болезнь зло. Она сжигает организм. Впрочем, кто-то проявит сочувствие, но лучше б ему оставаться равнодушным.

Эти слова вызвали былые воспоминания, и вновь я ощутил на себе презрительные взгляды жалости. Меня бросило в жар. Голос, словно не замечая, продолжал:

– Чужая боль мало заботит. Интересно другое. Ваши религии основаны на смирении, но прошли века, а вы так и не научились принимать страдание как должное.

Воцарилась пауза. Не скажу, что чувствовал себя здорово, и не то чтобы плохо, по-разному. Чувства не верили происходящему, и где-то ещё теплилась надежда проснуться. Другое дело – ум. Он словно объявил мне войну и искусно плёл стройные нити доводов, убеждая, что всё наяву. Его аргументы были убедительны, но эмоции восставали, не желая мириться с логикой. Анализируя ситуацию, я едва расслышал следующую фразу:

– Ты замечал, что чувство исключительности шествует рука об руку с каждым из вас? И вам это нравится, просто боитесь признаться. Даже самим себе.

Но что-то меня настораживало. Что-то здесь было не так. Внезапно прочитанное в Библии ожгло сознание. Может, это сам …? Я встрепенулся. В жилах всё вскипело. Сердце бешеным насосом направляло потоки в мозг. В горле пересохло. Попытался облизать сухие губы, но язык был жёстким и только царапал.

– Значит, по-твоему, я дьявол, – вновь раздалось ниоткуда.

Не понимая, что происходит, я старался сдерживаться, но выдали мысли. Они, словно нарочно, вертелись вокруг этого имени. Страх липкими пальцами прикоснулся к моему телу. Я мелко задрожал.

– Позволь спросить, – вновь прервал молчание голос, – чего ты так боишься?

Я молчал по-прежнему, но дрожь почему-то стала стихать.

– Почти исчерпывающий ответ. Всё же, если я существую, кто, по-твоему, меня создал и для чего?

Странно, но постепенно я успокаивался. Не дожидаясь ответов, собеседник мягко продолжал:

– Не бойся нарушить запрет.

– Запрет, запрет, запрет… – прошелестело где-то внутри.

– Наложенный религиозным воспитанием, – бубнил странный собеседник.

Моё удивление от происходящего вновь стало возрастать.

– Религиозное воспитание – это традиция, догма, и неважно, священник человек или мирянин, – подытожил он.

Разговор уходил в сторону, уводя и мой страх. Испытав облегчение, я переспросил:

– Традиция?

– Традиции. Именно они рождают чувства, но вы не осознаёте это, – раздалось в ответ.

Внезапно я оказался на маленькой обшарпанной кухне. Помимо меня, в ней находилось ещё двое. Мы разместились за маленьким столиком на трёх шатающихся ножках, под тусклым ажурным абажуром. На плите кипел чайник. Незнакомцы неторопливо беседовали, взглядами приглашая меня присоединиться.