Однажды в России
Шрифт:
Анюта старательно затянулась и глубоко вдохнула дым. Пока она кашляла, сигарету взял Генка и проделал то же самое. Внутри катушки стало накурено. Серега приоткрыл "дверь", которую они всегда запирали изнутри.
– Да, - сказал он с чувством превосходства.
– С вами не покуришь!
После этого забрал сигарету обратно и героически докурил ее сам.
– А я хочу актрисой быть, - мечтательно сказала Анюта.
– Знаменитой?
– Конечно. Чтобы в кино снимали. А незнаменитой-то зачем?
– А знаменитой зачем?
– Много ты понимаешь! Цветы...
– Анюта стала загибать пальцы, - Машина. Поклонники.
– А кто это - поклонники?
– А это те, которые в тебя влюблены, и поэтому при встрече всегда кланяются. То есть, поклоны бьют. Поэтому и "поклонники".
– А деньги?
– спросил Генка.
– А зачем деньги?
– удивилась Анюта.
– Если тебя и так все любят?
– Ну...
– замялся Гена, - Кто-то же должен будет тебе машины покупать.
– Вот пусть он о деньгах и думает. А мне некогда будет. Мне в кино сниматься надо будет по десять раз в день.
– Да ты что! По десять раз!
– А то.
– Аня вздохнула.
– Актерский труд тяжелый. Вон, Золотухин рассказывал в кинопанораме, что весь день в болоте просидел, пока кино снимали. Потом вылез весь в пиявках.
– Тьфу ты!
– сплюнул Серый.
– Чего?
– Ну тебя с твоими пиявками. И так тошнит.
– Это от сигареты, - сказал Генка.
– Меня тоже тошнит.
– А меня, мальчики, от вас тошнит. Я им рассказываю про кино, а они - про сигареты.
– На фиг нам твое кино?
– сказал Серега - Сигарета - вот она. А кино твое где?
– А кино начнется, когда я вырасту, - упрямо сказала Анюта.
– Когда ты вырастешь, кино закончится, - почему-то сказал Генка.
– Самое кино сейчас идет.
– Не умничай, - сказал Серый.
– Сам-то кем хочешь быть?
– Не знаю. Я денег хочу. Много. За деньги все можно купить.
– И меня?
– спросил Серега.
– И меня?
– спросила Анюта.
– И меня?
– спросила Свалка.
– Не знаю, - честно сказал Гена.
– По-моему, все. По крайней мере, машину можно.
Серега вздохнул. Машину хотели все, и он тоже. Но машина, настоящая машина, была чем-то невозможным. На Иваныча с его "Москвичом" во дворе смотрели как на буржуйского царя. А он собирал на машину семь лет. Об этом знали все. И все равно завидовали.
– А мне машину подарят, - сказала Анюта, поджав губы.
– А я ее куплю, - сказал Генка.
– А я украду, - сказал Серый.
– У Иваныча, что ли?
– А хоть бы и у Иваныча.
– Иваныч тебя убьет.
– Пусть попробует, - сказал Серега и покосился на лук. И Анюта покосилась на лук. И Генка. Все порадовались про себя, что расти им еще долго, и у Иваныча есть шанс умереть от старости.
– И много ты их насобирал?
– спросил Серега.
– Кого?
– Денег.
– Много. Уже три рубля с мелочью.
– А сколько мелочи-то?
– Не знаю. Я их в копилку складываю. А то, боюсь, потрачу.
– Так потрать.
– Нет. Не могу. Нужно собрать побольше - и тогда уже все потратить.
– На машину?
– Нет...
– Генка задумался.
– Машина - мелочь. Есть вещи поважнее.
– Неужели дом!
– восхитилась Анюта и подсела поближе к Генке.
– И дом - мелочь, - сказал Генка, обмирая от собственной лихости.
– А что - не мелочь?
– Еще не решил. Вот как решу - тогда и копилку буду разбивать.
– Ну тебя, - сказал Серый.
– Сходили бы в кино, лимонада напились, а мороженного сколько можно купить! Десяток, не меньше!
– А ты у меня укради, - сказал Генка, поглядев на Серегу в упор.
– Вот тогда и сходим в кино.
– И украду.
– И укради.
– Вы чего, пацаны?
– удивилась Анюта.
– Обалдели, что ли?
– Покурим еще по одной?
– спросил Серега. Он снова рвался в бой.
– Ну, давай, что ли, - Генка, как всегда, не отставал.
– Без меня, - сказала Анюта.
Серый достал еще по сигарете. Мальчики закурили. Все трое примолкли, и несколько минут единственным звуком внутри катушки был кашель двух заправских курильщиков.
– Слышь, Ген, - сказал Серега.
– Ну?
– От Журика хватит прятаться.
– А мы и не прячемся.
– Рассказывай...
– Что нам здесь, плохо, что ли?
– Хорошо. И все равно. Хватит.
– И чего делать? Пойти ему морду бить? Много набьешь!
– Не сейчас. СанСергеич говорил, что секцию бокса будет открывать. Пошли, что ли?
– И я с вами!
– сказала Анюта.
– Еще чего, - усмехнулся Серый. Туда девчонок не берут.
– Ну и ладно. Подумаешь!
– А когда открывается-то?
– спросил Гена.
– А как запишется пятнадцать человек - так и откроется.
– На сундук мертвеца?
– Вроде того.
– А сколько уже записалось?
– Тридцать с чем-то.
– А чего ж не открывается?
– Не знаю. У нас всегда так.
– Это точно. Твердо решил?
– Не знаю. Давай походим, посмотрим.
– Ну, давай. Запишемся для начала.
– Уже.
– Что "уже"?
– Уже записал.
– Себя?
– Ага. И тебя тоже. Куда ж я без тебя денусь?
– Ну, ты даешь.
– А меня записал?
– спросила Анюта.
– А тебя на "Мосфильм" записал. Знаменитой актрисой.
– А там тоже ждут, пока тридцать мест наберется?
– спросила Анюта.
– Нет, - сказал Генка, - Там ждут, пока одно освободится.
Серый засмеялся и закашлялся. Потом все замолчали, мечтая каждый о своем.
Вечерело. На свалке начался кошачий концерт, а вдалеке прозвучал стук колес бесконечного товарняка...
* * * Стук колес бесконечного товарняка был единственным ответом на вопрос, заданный Геной. Похоже, Катя либо уже выросла, либо никем не собиралась становиться.
– Екатерина Сергеевна, - сказал Гена.
– Если нам не удается подружиться, давайте хотя бы поссоримся по-человечески...
– Вот именно поэтому я не люблю пьяных.
– То есть?
– Им... То есть, вам...
– Спасибо.
– Сами виноваты... Вам все время нужно чего-то от людей, которые рядом. Сейчас вы ищете мостик на мою сторону. Потом по этому мосту пройдет вежливый гражданин с тросточкой. Этот гражданин будет читать Блока...
– Я не знаю Блока.
– Или Пушкина...
– А кто это?
– Не паясничайте. Или просто говорить о погоде в возвышенных тонах. Потом по этому мосту проскачет гусар, во всеоружии двусмысленных комплиментов...
– А потом?
– А потом протопает безмозглая солдатня с волосатыми ручищами...
– Ужасная перспектива.
– Да уж.
– Что же делать?
– Не строить никаких мостов. Мы случайно оказались в одном купе, и из этого ничего не следует.
– А как же мостик?
– Не нужно никаких мостов.
– А ведь он уже построен. Вы построили его своими последними словами.
– Значит, я и сожгу его немедленно.
Гена вытащил из кармана зажигалку и протянул Кате.
– Жгите, Екатерина Геростратовна.
– Нет.
– Почему нет?
– Если я возьму у вас зажигалку, это будет означать, что мост действительно построен.
– А вы так не считаете?
– Нет.
– Вы замужем?
– Что-то вы рано об этом спросили.
– А когда должен был?
– Под конец. Когда солдатне с волосатыми ручищами будет дан отпор.
– Так уж и дан?
– Еще бы... Разве вы не знаете, что на узком мосту одна хорошо вооруженная амазонка может дать отпор целой армии варваров с их дубинами?
– Насчет дубин - это сильная аллегория.
– А насчет варваров - точная. Все вы внутри одинаковы.
– Кто "мы"?
– Кто "вы"? Ну, например, те, кто считает, что предложить девушке водку в поезде - совершенно естественный поступок.
– Но ведь это и есть совершенно естественный поступок, Катя.
– Нет. Это унижение.
– Странно... Вы как будто не в Москве жили последний год. Там все пьют водку. Или вам надо было предложить чистого спирта?
– Мне от вас не нужно ничего.
– Даже денег?
– Вы очень хотите поссориться?
– Нет. Извините.
– На первый раз. Только, прошу вас, оставьте меня в покое.
– Хорошо. Но ответьте мне на один вопрос.
– Хорошо.
– Вы замужем?
– Да.
– Не верю.
– Ваше дело.
– И все равно не верю.
– Господи, ну почему я не оказалась в купе с какой ни будь толстой вонючей теткой, которая наелась бы колбасы и легла спать!
– Не легла бы.
– Почему это?
– Я бы с ней водку пил. И колбасу мы ели бы вместе.
– Так она с вами и поделилась бы.
– А то нет? За водку то?
– Ну, не знаю. Разве что за водку.
– Ага.
– К ней вы бы тоже начали строить мостик?
– Точно. И впереди джентльмена с тросточкой пустил бы боевых слонов.
Катя отвернулась к окну, но он успел заметить ее улыбку. Боясь нарушить тончайшую нить контакта, он тоже уставился в окно. Из теплого...
* * * ...класса зима выглядела немного театрально. И снежные хлопья были слишком велики, и падение их было таким медленным, будто они раздумывали, стоит ли опускаться в черную грязь. Донести свое симметричное великолепие до поверхности и растаять бесформенной слезой в сантиметре от нее, еще хранящей воспоминания об осени.
За снежной кашей стоял мрачный силуэт Трубы - как ствол однажды и навсегда облетевшего дерева.
– В те времена, - сказал Александр Иванович, - Русь состояла из отдельных княжеств, которые вели войны с соседями и друг с другом. Сейчас, когда мы живем в Советском Союзе, невозможно себе представить, чтобы, например, Рязанская область пошла войной на Энскую. А тогда это было не только возможно, но и в порядке вещей. Только вместо областей были княжества. Во главе их формально был князь, который опирался на купечество и духовенство...
Генка вообразил себе огромного бородатого князя, который идет, опираясь одной рукой на купца, а второй - на священника. И того, и другого Гена представлял себе только по картинкам. Первый, по его разумению, должен был быть в кафтане (что это такое, Генка тоже представлял себе очень относительно), а второй - а рясе (посмотреть бы на нее хоть краем глаза). Ну, а князь, ясное дело, должен быть весь в кольчуге, при мечах, и сзади за ним должны вести вороного коня с огромными яйцами.
– Эти междоусобные войны не давали России стать единой страной. Вместо того, чтобы давать организованный отпор внешним врагам, князья вели свои дружины друг на друга и теряли тысячи профессиональных бойцов на полях гражданских войн.
– А что такое профессиональный боец, Александр Иванович?
– спросил Серега.
– Гончар! Сколько раз мне нужно повторять, что перед вопросом нужно поднять руку?
– Александр Иванович строго посмотрел на неугомонного Гончара, который на всех уроках истории перебивал его.
У Александра Ивановича была язва, поэтому он был похож на фанатика, о которых сам же интересно рассказывал на уроках по истории древних стран. У Александра Ивановича почти не было тела. Казалось, что старый костюм висит на пугале, сколоченном из двух палок крест-накрест. Только глаза, углями горящие в ямах по обе стороны от орлиного носа, полыхали жизнью.
Серега покорно поднял руку и переспросил:
– Профессиональные бойцы - это кто? У которых оружие лучше всех?
– Нет, Гончар. Профессионального дружинника начинали готовить с колыбели. Когда его сверстники еще пасли коров на лугу, он уже умел одним махом изгородь перепрыгнуть и жеребенка-двухлетку объезжал без седла, с одной веревкой.
– А оружие? Давали им оружие?
– Не сразу, конечно. Но такие ребята, как вы, мечами деревья с одного маху рубили.
– Ух ты...
– завистливо вздохнул Серега. И посмотрел на Генку с таким выражением лица, в котором ясно читалось намерение немедленно бросить все детские забавы и перековать плевалки на мечи.
– Ничего, - сказал Александр Иванович.
– Зато они не знали, с какой стороны к корове подойти. А их сверстники из деревень уже за бороной с отцами на поле выходили. Каждому свое...
Генку мало занимали древнерусские мотивы. Неделю назад он закончил читать "Трех мушкетеров", и с его легкой руки теперь половина класса стала участниками вечной истории. Сам он скромно назвался Атосом и теперь искоса разглядывал миледи, которая сидела на две парты ближе к доске в соседнем ряду. А она, даром что благородная дама, грызла ручку, выводя какие-то каракули. Свободной рукой она взялась за левое ухо и теребила его мочку большим и указательным пальцами. То ли потому, что она была миледи, то ли потому, что анютино ухо отличалось какой-то своей, особенной, красотой, но Атос-Генка не мог оторвать от него взгляда. Спасал только снегопад за окном. На нем Генкин воспаленный взор отдыхал и охлаждался. Кто знает? Может, потому и таяли снежинки?..