Однажды в России

Корф Андрей

– Так, - сказал директор, - Черенков и... И Гончар... Если не ошибаюсь.

Оба туземца замерли с полными ртами смородины и попрятали трубки за спину. Чувствовали они себя не лучшим образом.

– Куда путь держим, молодые люди?
– ...
– Великие немые?
– ...
– Вы что, язык проглотили? А что за спиной прячем? Позвольте взглянуть?

Вместо ответа оба нарушителя порядка принялись активно жевать. Генка управился первым и, глотнув смородиновую кашу, промямлил:

– Домой, СанСергеич...
– Вот как. А ты разве не в первом подъезде живешь?
– вкрадчиво произнес СанСаргеич, славящийся феноменальной памятью.
– В первом.
– А это какой?
– Это второй.
– А вы, товарищ Гончар, живете вообще через двор отсюда.
– Да, СанСергеич.
– Что же заставило двух столь непричастных ко второму подъезду джентльменов оказаться здесь, да еще и во время субботника?..
– Они шли ко

мне в гости, - раздалось за спиной СанСергеича. Тот обернулся.
– К тебе?
– Да.
– Анюта глядела на всех своими смеющимися глазами, в которых всегда бегали искры. Все остальное были синяки, коленки и косички, если не считать огромной банки из-под шампуня, заправленной красной холодной водой. Анюта держала ее в руках с таким видом, как будто собиралась устроить головомойку самому директору.
– Ну, если к тебе, тогда ладно, - улыбнулся директор.
– А то... То крадутся, как воры, то несутся, как стадо бизонов.
– Мы как раз собирались вместе на субботник идти, СанСергеич, - как ни в чем не бывало, соврала Анюта.
– А ребята должны были за мной зайти.
– Ну, если так, то не смею задерживать. Вас ждут великие дела.
– Пошли, мальчики!
– сказала Анюта и сбежала вниз. Генка и Сережа нерешительно спустились следом. За ними, как эхо, топали шаги СанСергеича.

Во дворе Анюты уже не было. Опередив мальчишек на один лестничный пролет, она выскочила на улицу и была такова. Уж что-что, а бегать она умела. Генка и Серый забежали в соседний подъезд, но там было пусто. Зато это укрытие давало возможность незамеченными наблюдать за двором и переждать уход со двора грозного СанСергеича. Когда его фигура скрылась за домом, мальчишки снова "зарядились" ягодами, и с полными ртами выскочили во двор. Анюта где-то пряталась. Тогда туземцы решили разделиться и каждый пошел восвояси, внимательно оглядываясь по сторонам. Серега скрылся за углом, и Генка остался в одиночестве. Он прокрался вдоль стены и осторожно выглянул в проулок. Анюты нигде не было. Вместо нее в луже, то есть буквально по колено в воде, возились двое малышей. Генка шепотом прикрикнул на них, чтобы вылезали, и двинулся дальше. Двор был на удивление пуст. Не сидели на скамейках старухи, Иваныч не лежал под своим "Москвичом", тетя Марина из соседнего подъезда не бродила по двору с коляской. Даже Васька (тот самый, ставший хромым, но отъевшийся до полной неузнаваемости) не валялся посреди двора по своей дурацкой привычке. И, конечно, нигде не было и следа Анюты. Скорее всего, она пряталась в детском саду. Там для этого были все условия.

Странное дело, но Генке не хотелось воевать. Вокруг все было желто от листьев, как на старом бабкином фото. В воздухе горько пахло дымом от невидимого костра. Возможно, это правильные ребята жгли листву на субботнике. Но туземец со смертоносной трубкой в руках и полным ртом смородины никак не хотел стать правильным ребенком. Поэтому он шел по двору, перестав скрываться, и всей душой принюхивался к запаху осени.

Он даже удивился, когда из-за трансформаторной будки размером с добрый гараж вылетела фурия в короткой юбке и встретила его ледяной струей воды. Нет. Он не удивился. Произошло другое. Время как будто остановилось, зазвучала странная мелодия, от которой захотелось плакать. Как во сне, он поднял свое оружие и тщательно прицелился прямо в лоб Анюте. У нее был красивый лоб - белый и высокий, только обычно он был скрыт под челкой. И глаза у нее были красивые - большие и черные. Но в глаза он, конечно, не целился. Еще чего не хватало. Аня поливала его изо всех сил. Он был совершенно мокрый и красный, будто истекал кровью. По его щекам лилась вода, и он не знал, слезы это или нет.

Прицелившись, он выстрелил Анюте прямо в ее красивый лоб и, конечно, попал. С такого расстояния трудно было промазать. Кроме того, он чувствовал, что сейчас его руку направляет чья-то чужая сила. Смородина разбивалась о белую кожу девчонки и выглядела точно как кровь. Ягода за ягодой ложились в одну точку, красный ручей прополз по переносице и замер на кончике носа. По обе стороны ручья Генка видел анины глаза. Они смеялись. Нет. Они хохотали. И еще Генке казалось, что Анюта тоже слышит мелодию, которая громко звучит в его ушах. Они глядели глаза в глаза, и у нее не кончалась вода, а него не кончались ягоды. Со стороны все это, должно быть, выглядело нелепо, но им обоим не было до этого никакого дела.

Поединок продолжался вечность. И в нем совсем не было ненависти. А что в нем было - Генка и сам не понимал. Может быть, Аня смогла бы ему объяснить, но она была слишком занята, поливая его с ног до головы. Неизвестно, что случилось бы дальше, но события приняли неожиданный и, мягко говоря, неприятный оборот.

Сначала Генка только почувствовал чье-то постороннее присутствие. А потом увидел, как за Аниной спиной появилась высокая унылая фигура.

Одновременно с этим его собственное плечо схватила чья-то железная клешня. И музыка оборвалась мгновенно. Это были трое местных ублюдков - Паня, Студень и Журик. Их боялись и ненавидели все, кроме, может быть, самых маленьких, которые в своем нижнем ярусе восприятия смешивали их с безликой толпой остальных "взрослых". На самом деле, никакими взрослыми они не были. Второгодники и шпана, они наводили ужас на все окрестную ребятню. Прежде Генке удавалось смыться от них раньше, чем они его заметили. Но только не теперь. Странно, но он чувствовал страха. Вернее, страх был, но не за себя. Он очень испугался за Анюту. Так испугался, что его даже затошнило от страха.

– Ты чо, малой, в натуре? Обоссался?
– Студень захохотал. Он не случайно носил такую кличку и при смехе колыхался во все стороны.
– Нет. Это он, борщом проблевался, мужики!
– Паня был похож на щута, только не смешного, а страшного шута.
– Ты чего девочку обидел?
– спросил Журик. Он был самый вежливый и самый жуткий из троих. В его глазах было темно, будто перегорели все пробки. Говорили, что его отец сидит в тюрьме за убийство. А еще у Журика не было одной руки. Неизвестно почему, вместо руки у него был отвратительный пластмассовый протез. Как у манекена. Этот протез занимал не последнее место в ночных кошмарах младшеклассников.
– Он не обижал!
– закричала Анюта.
– Мы играли!
– Ах, играли...
– промурлыкал Журик. Студень продолжал держать Генку за плечо. Рука у него была тяжелая.
– А мы?
– Что "вы"?
– удивилась Аня.
– А нас не позвали. Слышь, мужики! Нас не позвали из трубочки поплеваться! Ну, побрызгай и на меня, что ли. А я вот у этого малого трубочку возьму и тоже поплююсь. А?

Анюта перевернула свою брызгалку и нажала на ее бок. Вылилось несколько последних капель.

– Все, - сказала она.
– Больше нет.
– Ну, тогда ты проиграла.
– сказал Журик.
– У меня то есть еще!..

И он, коротко отрыгнув, сочно харкнул на ее юбку.

– Видала! Никакая трубка не нужна!

Генка плохо понимал, что с ним произошло. Невидимый кукловод надел его тело, будто куклу-перчатку, и сжал свою руку в кулак. Он стряхнул с плеча руку Студня и метнулся к Журику. Он размахнулся двумя кулаками сразу и успел подумать, что выглядит смешно в такой позе. Потом кто-то, наверное, Паня, подставил ему ножку и он так и не долетел до сутулой ненавистной фигуры. Вместо этого земля вдруг поднялась и страшно ударила его в лицо. Сами собой хлынули слезы, во рту и в носу солоно запахло кровью. Он попытался вскочить, плохо различая все вокруг, но Студень обрушился на него сверху - раздавил, смял, как пустую сигаретную пачку. Сквозь слезы и боль Генка услышал крик. Это кричала Анюта. Он понял, что только теперь она испугалась по настоящему. Настолько, что даже не попыталась убежать.

– Беги, Анюта!
– попытался сказать он. Но губы были разбиты, а сверху пластом лежал Студень. Поэтому вместо этих слов получилось что-то вроде "иги, ута!"

Но было поздно. Журик уже держал Аню за руку, а вторую еще раньше успел схватить Паня. Генка забился под Студнем, но все было напрасно. Скоро его силы кончились, и он принялся бессмысленно материться сквозь слезы.

– Ну что, подруга? Поиграем?
– спросил Журик.
– Отпусти меня, - сказала Анюта, глядя ему в глаза.
– Отпусти нас.
– А ты меня попроси получше.
– Это как?
– Ну, поласковей попроси. Чтобы душа моя согрелась и рука сама собой разжалась.
– Ну... Пожалуйста... Пожалуйста, отпусти нас...
– Пожалуйста...
– просмаковал Журик. И повторил с аниной интонацией: Пожааалуйста. Слышь, Паня, Студень! Она говорит "пожаааалуйста!"

Журик улыбался. Студень хмыкнул сквозь зубы: Генка продолжал доставлять ему много хлопот. Зато Паня зашелся смехом так, что стали видны все его белые, ровные зубы.

– Пожалуйста, Журик, отпусти ее... Во, сука, дает.
– Дает? Думаешь?
– Журик вдруг посерьезнел.
– Ладно, Анюта. Сегодня, говорят, субботник. Вот и поработай на благо рабочего класса.
– А что нужно делать?
– Аня была очень напугана и честно пыталась понять, о чем идет речь.
– Сейчас. Мы тебе все расскажем. Да, Паня?
– Ага - тот продолжал ржать, - и покажем.

После этого он зачем-то стал расстегивать штаны свободной рукой. А расстегнув, спустил их до колен. Открылись грязные семейные трусы. Он приспустил и их, как на приеме у врача. Под подолом рубашки открылся болтающийся шланг. Аня, мельком глянув вниз, покраснела так, будто ей надавали пощечин. А потом она заплакала и закричала одновременно. И вместе с ней заорал Паня. Они оба орали так, будто соревновались, кто может громче. Аня - потому что ей было страшно и противно.

А Паня - потому что у него в бедре, прямо рядом с этой штукой, торчала длинная белая стрела.