Однажды в Ялте
Шрифт:
Некоторые женщины были и с мужьями, которые терпеливо ждали их поодаль, пока те пытались понять, что происходит и что их так притягивает к этому, в общем-то, и не столь видному мужичку.
Если говорить о его внешности, то роста он был чуть выше среднего, плотного телосложения, но без лишнего веса, волосы русые, густые, коротко стриженные.
Что касается одежды, то носил Виталий в основном джинсы и футболки, четко прорисовывающие неплохую мускулатуру крепких рук и ног. Зимой предпочитал свитера
Да, забыли о лице, оно было овальное, правильное. Нос прямой, крупноватый, губы четко очерченные, а глаза карие – умные и внимательные, в которых, возможно, и скрывалась та неопределенная таинственность, что и притягивала окружающих.
И еще, Виталий стал иногда задумываться, зачем ему природой даны эти непонятные никому особенности, и как их можно применить, кроме выполнения роли ходячего справочного бюро? Но потерпим, и на этот вопрос мы тоже постараемся найти ответ.
На этом наше отступление с пояснениями закончим, возвратим главному герою его – Я, и посмотрим, что там происходит в машине.
…Еще некоторое время я парил в вышине и невесомости. Но вот стал чувствовать руки, ноги. Открыл глаза, солнечный луч ударил в них и ожог светом. Я зажмурился, полежал, потом встряхнулся и начал размышлять.
Похоже, что Длинный не испугался, а разозлился, он знает машину и меня и будет искать. Значит, дома появляться не следует. Спрятать машину – не проблема, но вот куда деть себя? Я вспомнил Марину, почему не Аллочку, не знаю. Наверное, мозг сам, проанализировав все, решил, что Марина в этой ситуации более надежна, и поехал к ней.
Бруклицына была дома, моему появлению не удивилась. Она дописывала очередную картину с чеховскими дамочками на набережной и я, наконец, увидел, с кого писались эти дамы под белыми кружевными зонтиками. В комнатке стоял манекен, одетый в женский наряд начала 20 века, а на столике были разложены старые фотографии и гравюры барышень тех лет.
– А что делать, – сказала Марина, усмехаясь, – с подобной натурой сейчас проблемы. А тут все, можно сказать под рукой, и денег не просит. Платье в чеховском музее выпросила, все равно оно у них в подсобке пылилось, а так хоть народ увидит, что носили женщины в те времена.
Мы еще поговорили о том, о сём, и, не знаю почему, но я все ей рассказал.
Марина отнеслась к сообщению спокойно, оно её никак не касалось, и Марина дала это понять. А потом, то ли шутя, то ли всерьез, предложила:
– А хочешь, я тебя загримирую, мама родная не узнает. Одно время я гримером в театре подрабатывала, да и студентами этим баловались. Бывало, размалюемся, одежку, соответствующую напялим, и дурачимся. Никто не узнавал. У меня где-то и краски для грима есть.
– А мне что это даст?
– Продолжишь свое наблюдение, может
Я подумал и согласился, все равно ничего путного в голову не лезло, и мы тут же в деталях разработали план дальнейших моих действий.
Машину решено было спрятать на территории пансионата, где работала Аллочка.
– Сторожу заплатишь, и будет надежнее, чем на стоянке, – сказала Марина.
Надо было сменить и квартиру. Марина дала несколько адресов рядышком.
– И гримироваться будет удобно. Утречком зайдешь, я пару фингалов тебе нарисую – и вперед.
Уже в сумерках я подъехал к дому, где жил, собрал вещи, рассчитался с хозяйкой, потом вместе с Аллой мы устроили и все остальное. А перед тем, как оставить своё авто в пансионате, мы покувыркались с Аллочкой на заднем сидении. И после тяжкого дня это было такое удовольствие.
А на самой вершине блаженства, когда телесность исчезла, и лишь чувства владели мной, я вдруг ощутил потрясающую легкость и вместе с ней уверенность в себе. Это было как просветление, я осознал, что справлюсь со всем и все смогу. Странно, но этого ощущения и такой уверенности раньше не было.
В образе алкаша рисуем картины маслом
На следующий день мы недолго ломали голову над моим новым образом – свободный художник бомжеского вида. Серые мои брюки пришлось хорошенько потоптать и испачкать красками, это же было проделано и с цветной рубахой.
По моему небритому лицу, веселясь, Марина прошлась цветной пудрой и красками, и физиономия приобрела пунцово-синюшный оттенок не просыхающего алкаша. Оттенила она и брови, и круги под глазами. Волосы слегка смазали кремом и взлохматили, а сверху надели умопомрачительную панаму.
Я глянул в зеркало и с трудом узнал себя. Марина дала мне свой старый этюдник, краски, кисти и подрамник с холстом, прибитым кое-как. Показала, как это все устанавливается и используется.
– Холст уже загрунтован так, что можешь малевать, чего душа пожелает – сказала она. – Выбери место где-нибудь наверху, или у моря и самовыражайся. Ходить можешь, слегка прихрамывая, за щеку сунь орех или конфету и смело разговаривай хоть с самим Длинным. В его дубовую башку и мысли не придет, что это ты.
Не скрою, мне иногда хотелось побыть кем-нибудь, кроме себя: перевоплотиться, поиграть. И сейчас такая возможность представилась. И хотя я делал вид, что подобное мне не по душе, но это было не так. В данной ситуации, так выглядеть мне даже нравилось. И предвкушая игру не на сцене, а в жизни, где проигрыш может дорого стоить, я еще больше заводился.
Перекинув через плечо этюдник, слегка подволакивая ногу, я вышел на улицу. Надел очки и спрятал глаза, которые могли подвести, и стало мне легко и свободно.