Однажды все апельсины стали большими… (мрачная фантастическая повесть с запахом морали и кусочками нравственности)
Шрифт:
Тим, заворожённо следивший за пальцем, поднял глаза на русалку. Она улыбнулась, обнажив ряд острых треугольных зубов, повела рукой, указывая на замерших в напряжении червей, и медленно подалась вперёд.
Тим сам не понял, как ноги понесли его в сторону. Он мчался среди деревьев, петляя, как заяц, и волоча за собой длинную, испуганно трепещущую тень – это его душа стремилась и не могла уйти в пятки: так быстро Тим бежал. Вслед неслись затухающие рыдания:
– Клянусь, я не имела в виду ничего такого! Меня превратно поняли! Я так одинока! Как можно поговорить по душам с теми, у кого даже нет души?
Остановился
– Это не мёд, – разочарованно трубил незнакомец. – Далеко не мёд.
Тотчас в районе затылка раздались возмущённые вопли.
– Поддерживаю. Совсем не мёд, – прозвенел тенор где-то у виска.
– Потому что это дерьмо, – удручённо произнёс низкий баритон. – Почему так трудно признать очевидное?
– Фу, mon cheri! Я много раз просить тебя говорить parla france. Мы же совсем забыть france и не сможем после вернуться на наш малый родина. Неужели ты хотеть попасть к любителям rostbif? Это уму не постигать!
– Прости, цветок моей навозной кучи, – виновато поправился баритон. – Я хотеть сказать merde, чистой воды merde, моя дорогая.
– Это невыносимо, – завопил еще кто-то у затылка. – Может, вы наконец заткнётесь и разрешите уложить детей?!
– Уа!
– Заткните своих личинок! И сами заткнитесь! Я отсыпаюсь после ночной смены! – на темечке кто-то свирепо загудел низким басом.
– А навозникам здесь вообще не место! – где-то у шеи недовольно проскрипел сварливый меццо-сопрано. – Ищи себе другую навозную кучу!
– Ты меня ещё учить будешь: где мне жить?
В голове яростно завозились.
– Заткнитесь все! – недовольно прожужжал высокий сопрано у левого уха. – Так жить нельзя!
– Мама, я всё и я прилип, – зазудел детский голосок там же.
– Потому что это дерьмо, как его ни назови, – тихо вздохнул баритон.
– Эй, куда ты мчишься, не разбирая дороги? – озабоченно спросил первый бас. – Мне дует! Почему я должен это терпеть?
Сквозь свист разрезаемого собственной головой воздуха Тим услышал обеспокоенный вопль:
– Потому что это…! Дерьмо! Мы сейчас утонем!
Глава 2. Вечный дождь.
(о том, что когда тонешь, то ухватишься и за раскалённый железный прут)
Задыхаясь от быстрого бега, Тим уткнулся в границу дождя. Плотный поток не разбивался на капли и струи, не журчал и не плескался: ровным стеклянным куполом с толстыми матовыми стенами он закрывал сердцевину, как крышка маслёнку. Вода стояла плотной пеленой, за которой не было ничего: ни земли, ни неба.
Тим решил обойти странный купол, но даже спустя полчаса пути вдоль стены она не кончалась, где-то далеко за горизонтом сливаясь с сероватым воздухом. Следующий час Тим шёл в обратную сторону, но и там поток струился непроницаемой завесой, ровной полосой уходя в землю. Тогда Тим подумал, что больше ничего не остаётся, как, задержав дыхание, войти в водяную стену. Мальчик осторожно протянул руку – вода повела себя словно в обычном лесном ручье жарким летом – не холодила, но и не обжигала, обтекала ладонь, стремясь уйти по одному ей известному пути – тогда Тим осмелел и сделал первый шаг, а потом – ещё и ещё. Он шёл на ощупь, но стена казалось бесконечной. Одна минута, две – под пальцами по-прежнему упруго пружинит вязкая жидкость. И вот когда воздуха уже не хватало, стена наконец с чавканьем выплюнула задыхающегося мальчика. Тим стоял на четвереньках и всё кашлял и кашлял, извергая из себя целые горные реки с тихими заводями и шумными водопадами. Недовольные насквозь промокшие мухи сидели тихо и не жужжали. Это продолжалось так долго, что Тим не сразу разглядел место, куда попал. Лишь когда в ногу вонзилось что-то острое, он попятился, потому что земля прямо под беззащитными ступнями странно шуршала и копошилась. Тим пригляделся: дело было вовсе не в земле.
Внутри полусферы сплошь кишели насекомые. Восьмилапые, мохноногие, уродливые коричневые создания размером с ладонь пронзительно пищали, стрекотали, набрасываясь друг на друга и поедая более слабых. Всюду валялись оторванные лапки, исходили паром распоротые брюшки, слабо клацали оторванные муравьиные челюсти. И везде звучал несмолкаемый хруст. Отвратительные создания даже с распоротым брюхом умудрялись убирать себе подобных. Они пожирали свои собственные кишки.
Детеныши рождались, и матери тут же набрасывались на них, щёлкая жвалами в коричневой слизи. Уцелевшие взбирались на чью-либо голову и методично грызли её, пока не добирались до мягкой плоти, заменявшей существам мозг. Ужасный шум, воспроизводимый тысячами челюстей, напоминал гудение тысячи мельниц, с хрустом перемалывающих зерно.
Крошечные блестящие глаза некоторых отвратительных созданий уже заметили босые ноги мальчика, и мерзкие существа стрекотали, возбуждённо клацая жвалами и готовясь наброситься.
– Гнусно, правда?
Тим в отчаянии поднял голову. На тонкой паутинке прямо над макушкой мальчика висело, слегка покачиваясь, такое же отвратительное создание с восемью лапами и с любопытством смотрело прямо в лицо ребёнку чёрными бусинками глаз. Правда, размером оно было с сенбернара. Толстое чёрное брюшко покрывали редкие жёсткие волоски. Существо висело вверх тормашками, держась коготками суставчатых лапок за тонкую полупрозрачную нить.
– Шмат, дань, рвань – что за дрянь?
Кровь, плоть, тлен – возьмём в плен?
Наверху под куполом на тонкой паутинке качался еще один точно такой же джентльмен, в серебряном жилете, из кармана которого свешивались круглые серебряные часы на длинной серебряной цепочке.
– Донки, ну не будь таким занудой, – чудовище распахнуло жвалы, явно пытаясь улыбнуться. – У нас так редко бывают гости.
В этот момент одно из созданий, кишащих под ногами, решило напасть. С пронзительным треском оно прыгнуло и тотчас было поймано одной из лап висящего незнакомца. Он резко сжал насекомое так, что хитиновый панцирь треснул, а потом отбросил его назад, где останки неудачливого охотника тотчас накрыло щёлкающей от голодного возбуждения толпой собратьев.