Однажды все апельсины стали большими… (мрачная фантастическая повесть с запахом морали и кусочками нравственности)
Шрифт:
– Прежде всего, пообедаем. Волка ноги кормят, как говорят. Что предпочитаешь: жаренную драконами собачью лапу или жареную лапу дракона?
Тяжело поднявшись, пёс шмыгнул в одно из отверстий. Спустя несколько минут маленькая рыжая точка внизу со всех лап мчалась по долине. Драконы заметили пса, и огненный дождь щедро пролился над долиной. Пес ловко увертывался от огненный струй, плавивших камень. Драконы злились, и вот уже струи пламени фонтанами били не только в собаку, но и в другие драконов. Ящеры поливали друг друга огненным дождём. Сталкивались в воздухе, падали на землю недвижно или тяжело прыгали по ней с поломанными, искорёженными крыльями
Через полчаса пес с опалённым хвостом, тяжело дыша, втащил за собой дымящийся кусок мяса, покрытый обугленной чешуей и представлявший собой те глухие закоулки окорока, которыми дракон при жизни имел меньше всего оснований гордиться.
– Я же говорил, – покрытые редкими клоками оползающей шерсти бока пса быстро вздымались и опадали. – Зло не побеждают добром: это чушь собачья. Зло можно одолеть только ещё большим злом. И лучше, если оно само себя породит, а ты так и останешься ни при чём. Чистеньким, понимаешь ли, среди камней, яиц и драконов. И пламени, которое боятся все, но не я, потому что я, на самом деле, и есть самое большое зло в этом мире.
Уверенность пса насмешила Тима, ведь даже тот небольшой клочок мира за пределами долины был населён не только драконами. Тим отвернулся, скрывая улыбку, и пёс это заметил; честолюбивые мысли до последней степени разогрели его нетерпение. Оскалив зубы и глухо зарычав, он подошел к стене, чтобы нырнуть в одно из отверстий, оставляя на камне клочья свалявшейся шерсти.
– Иди за мной, – еле слышно донеслось из тёмного извилистого коридора, больше похожего на трубу музыканта. Тим почувствовал неуверенность в собственной безопасности, причем почему-то гораздо большую, чем после спуска в долину, но тем не менее, конечно, не без колебаний отправился следом, едва протискиваясь и обдирая в кровь локти и колени. Но вскоре узкое вначале отверстие постепенно расширилось, пока даже Тим смог стоять в нём, не доставая затылком до потолка. Сбоку раздался полный ощущения собственного превосходства, восторженный лай:
– Посмотри вокруг!
Ещё одна пещера разительно отличалась от предыдущей тем, что не имела одной стены. Вместо неё синело только яркое небо и било в глаза слепящее солнце. Резкий свет выделял все, что находилось на плато, но лишал способности верно воспринять окружающее, и поэтому выходить на открытое пространство Тиму показалось неразумным. Наполовину стоя в норе, он увидел, что стена напротив сплошь изрисована изображениями собак самых разных пород. Они как будто поблекли и слились с общим фоном. Едва различимо с шершавой поверхности смотрели печальные морды ризеншнауцеров, наполненные грозной силой мощные фигуры ротвейлеров, строгие лики остроносых колли и не по-щенячьи взрослые глаза маленьких лабрадоров.
Наверху же, у скользящего вниз потолка величаво и мудро взирал с высоты гигантский остроухий пес серой масти – Дог.
Пёс в два прыжка оказался у стены, чтобы задрать заднюю лапу. Его язык свешивался набок из пасти, а слюна капала на тощую грудь с пучками наполовину вылезшей шерсти.
– Я же говорил: всё чушь, не больше, чем картинки. Смотри, что я делаю, и мне за это ничего не будет! Здесь я – Дог! Великий драконий Дог! Пастуший пёс, чьи овцы дышат огнём и серой! Пасть моя вершит судьбы мира! Великая лапа моя попирает непопранное!
Перемена в поведении пса была так внезапна, что поразила Тима и даже слегка испугала, краем глаза зацепившего лёгкую тень, надвинувшуюся на солнце, словно грозовая туча. Но пёс не замечал её. Упоённый собой, он лаял, не слыша за собственным лаем ни шороха кожистых крыльев, ни скрежета стальных когтей.
– Никто не сравнится со мной! И ваш хвалёный Дог – лишь мираж, призрак, выдумка волков, чтобы боялись дворняжки! Но не я! Я не боюсь того, чего нет, потому что этого не может быть в царстве дыма и пламени!
Возле стены уже собралась небольшая остро пахнущая лужа, но пёс не прекращал, уже через силу выжимая из себя последние капли желтоватой мочи, когда огненная струя обрушилась и на него, и на стену, превращая все в пепел и лаву.
Огненный смерч хлынул в нору. Потоком горячего воздуха Тима протащило по узкому коридору и выкинуло в пещере прямо в родниковую купель. Жар был такой силы, что ледяная вода за минуту согрелась до температуры только что сваренного супа. Не в силах больше терпеть, Тим выскочил из купели, но всё уже было кончено: стены вокруг разрушены, местами оплавлены. От пса не осталось и пепла, только чудом уцелевшая дымящаяся полоска кожаного ошейника, отлетевшая в углубление скалы, куда огонь ящера не смог добраться.
На золотом жетоне, привязанном к ошейнику, сквозь налипший пепел светилась гравировка «Если кто меня найдёт, пусть хозяину вернёт».
И подпись – «Дог».
Глава 4. Мадам Месье и месье Мадам.
(о том, что изломанного лука двое боятся)
Пейзаж постепенно менялся, спуск с горного массива был не таким крутым, как подъём, и движения давались намного легче. Длинные прохладные тени ползли вниз по горам. Воздух больше не сжигал изнутри лёгкие. Почва из песчаной и каменистой постепенно сменилась чёрной жирной землёй, заросшей травой и цветами. Наконец впереди показалась и широкая дорога, шагать босыми обожжёнными ногами по которой было одно удовольствие.
Ночь кончилась. Стоял тот предрассветный час, когда небо уже светло, но солнце ещё спит. Лес, который Тим видел с края каменистой гряды, редел по мере приближения и, в конце концов, превратился в большой огороженный живым колючим кустарником сад. В высокой изгороди, усыпанной цветами и птичьими гнездами, довольно скоро отыскалась и небольшая калитка. Прямо напротив, буквально в двух шагах, среди кустов мшистого тиса, подстриженного ромбами, находилась точно такая же распахнутая дверца.
После долгого стука по тёплому дереву никто не отозвался. Поэтому, озираясь по сторонам, Тим робко вошёл в сад, в глубине которого среди тёмных стволов неясно белел небольшой одноэтажный домик, похожий на детский кубик.
Дверь оказалась распахнута. Среди разбросанных вещей, разбитой посуды, порванных занавесок прямо на полу, разбросав ноги и храпя, спала худенькая женщина с рыжими пышными кудрями. Длинные тёмные ресницы отбрасывали тень на белоснежную кожу щёк. Губы крепко сжаты и изогнуты в гордой капризной усмешке. Грязная одежда изодрана, будто её рвал дикий зверь.
На столе, истыканном ножами и вилками, разлито молоко. Ржаной хлеб наломан кусками и плавает в глиняном кувшине, куда брошены несколько яблок и груш, порезанных на ломти. Несколько котов со связанными лапами и ртами, в которых кляп из чего-то грязного и розового, лежат вокруг кувшина, от которого за версту пахнет бродящим сидром. На полу, прямо на нежно-розовых половиках разбитые горшки со сломанными стеблями. В потолок воткнут подсвечник.