Одного поля ягодки
Шрифт:
Перед этим мы разговаривали с ней по телефону, и она подтвердила мои худшие подозрения.
— Иногда это случается, — сказала она мне. — Если на глазах у маленького ребенка происходит убийство, которое совершает человек, которого ребенок безумно любит, боготворит и готов за него умереть, происходит своеобразный защитный рефлекс — ребенок охотно принимает на веру версию этого человека, потому что так ему легче!
Нам надо было заставить Катерину снова стать той маленькой девочкой, на глазах которой произошло убийство.
Чтобы
Я встретилась с Катей возле остановки «Чернышевская», и теперь мы поднимались в лифте на Любкин восьмой этаж. Губы Кати были плотно сжаты, а пальцы подрагивали.
— Боишься? — задала я совершенно идиотский и неуместный вопрос.
— Нет, — снова наврала Екатерина. — Чего мне бояться?
Хотя по ее виду было понятно, что ей очень страшно.
Просто показывать ей этого не хотелось.
Она молчала почти все время, пока мы ехали. И когда мы вошли в Любкину квартиру, украшенную картинами и подсвечниками — это было Любкиной слабостью, — она тоже молчала.
Как пугливый ребенок или как жертва, ведомая на заклание.
— Катя, я понимаю, что тебе это неприятно, но это очень важно, — сказала я ей. — Пока мы не выясним всей правды о той трагедии, ты и сама не будешь спокойной. Потому что в глубине души ты считаешь себя виноватой, ведь так?
Она посмотрела на меня глазами полными смертельного ужаса. Я поняла, что нащупала ее слабое место, и мне самой стало противно.
Может быть, действительно, вся эта история требует забвения? Но если находятся люди, способные сыграть на этом, Екатерина никогда не будет в безопасности!
Я за нее очень беспокоилась — уж больно она была напряжена.
Впрочем, Любка очень быстро подобрала к ней ключик.
— Ты садись, — кивнула она головой. — И расслабься. Можешь курить. И вообще — не обращай на нас внимания. Любишь «Битлз»?
И после этого вопроса Катерина оживилась.
Оказывается, моя невыносимая врушка была битломанкой!
— О да, — выдохнула она. — А у тебя есть?
— Конечно, Катенька, — улыбнулась Любка, которая еще в шестом классе славилась своим фанатичным пристрастием к Маккартни. — Сейчас поставим.
После этого она бросила на меня выразительный взгляд, и я прочла по ее губам: «Через пятнадцать минут». Я кивнула и вышла из комнаты, чтобы не мешать тайнодействию.
На Любкиной кухне в углу были свалены «Вопросы психологии», а сверху притулился видавший лучшие дни телефон, похожий на беззубого монстра.
Немного подумав, я набрала номер «Парадиза». Мне не хватало для завершения общей картины одной маленькой детали. Одного лица, которое должно было проявиться после разговора с Мариной.
Как на нечетком снимке. Я сейчас могла только угадывать черты и знала, что это лицо я уже где-то видела.
— «Парадиз», — услышала я женский голос.
— До которого часа вы сегодня работаете? — поинтересовалась я.
— До восьми, приходите, — любезно пригласили меня, явно приняв за покупательницу.
— А… Лена на работе? — спросила я наугад, не уверенная в успехе. Просто я подумала, что Лена Смирнова должна быть недалеко от Марины.
Ответ меня поразил:
— Лена Смирнова? Та, которую Марина устроила? Да, конечно… Вам она нужна? Они обе работают. Ее позвать к телефону?
— Нет, не надо. Я приеду. Только не говорите им, что их искали. Я хочу сделать им сюрприз…
— Не скажу, — пообещала женщина.
Я поблагодарила и повесила трубку.
Ну вот… Наша догадка оказалась правильной. Лену Смирнову надо было искать рядом с Мариной — что и требовалось доказать.
«Иногда наши внезапные озарения бывают верными, моя Александрин, — сказала я своему отражению. Правда, вот глаза у меня отчего-то были грустными.
— Интересно, я успею? — спросила я, посмотрев на часы.
Пока я успевала. Если, конечно, сеанс гипнотерапии не затянется на неопределенное время…
Мои пятнадцать минут истекли, и я очень тихо, стараясь не мешать, прошмыгнула в полумрак комнаты.
Любка сидела на подоконнике. В ее руках заметно подрагивала сигарета. Я подошла к ней и уселась рядом.
— Бедная девочка, — прошептала Любка, не сводя глаз с кресла, где сидела Катя. — Она испортила себе всю жизнь!
Сейчас Катя казалась маленьким ребенком. Она что-то лепетала и пыталась ухватиться за воздух, как бы вырывая нечто, нам невидимое, из чьих-то рук.
— Вика, положи, — просила она. — Пожалуйста, не надо, Вика!
Она плакала, размазывая кулачками по щекам слезы.
— Он больше не будет так кричать, Вика!
Потом она закричала. Кричала она очень долго и страшно. Я подалась вперед, завороженная Любкиным страшным волшебством.
— Выведи ее из транса, — попросила я. — Я уже все поняла.
— Да, Вика, — дрожащим голоском произнесла Екатерина. — Он сам это сделал. Да, он сделал это сам. Конечно, ты не могла этого сделать. Ты была на кухне…
На нее было сейчас страшно смотреть. На ее лице застыли безнадежность и страх. Ее губы дрожали, словно пытались еще что-то произнести.
С этого момента Екатерина стала одинокой. На всю свою жизнь…
Любка что-то сказала, и Катя пришла в себя. В ее глазах появлялась осмысленность.
— Она будет теперь это помнить?
— Да, — сказала Любка. — Эта Вика знала о своем неограниченном влиянии и широко пользовалась им. Она была властной и ревнивой, как я поняла.
«Настолько, что убила маленького ребенка. Я это тоже поняла», — устало подумала я про себя, с жалостью смотря на девочку, жизнь которой превратила в ад собственная сестра.