Однокла$$ник, который знал все
Шрифт:
Эта импровизация на тему Золушки меня настолько увлекла, что я проехал свою остановку.
Чемоданов снова поразил меня своим умением перевоплощаться. Мы словно поменялись с ним ролями. Он был весьма прилично одет, пострижен, и от него разило дорогим одеколоном.
– А ты неплохо выглядишь, – кинул я ему комплимент.
– Пить завязал, – ответил Чемоданов и, придирчиво оглядев мой вид, спросил: – А ты что? Начал?
Я взял из его рук тонкую пластиковую папку, в которой лежали три странички, отпечатанные на принтере. Три странички стоимостью восемьсот тысяч долларов.
– Ты
Чемоданов презрительно хмыкнул.
– Если твой заказчик останется недоволен, – самоуверенно заявил он, – то я верну тебе все твои деньги.
Это заявление мне понравилось.
– Ну что, шампанского? – предложил я, аккуратно пряча папку под телогрейку.
Чемоданов поморщился и отрицательно покачал головой.
– Во-первых, я не пью, – напомнил он. – А во-вторых, ты не в форме…
Ах ты, сукин кот! Как заговорил! Он уже меня стесняется!
Я протянул ему руку в полной уверенности, что мы больше никогда не встретимся.
Распрощавшись с Чемодановым, я прямиком поехал на Главпочтамт, откуда отправил выводы в НАСА срочным факсом, указав номер своего мобильного телефона. Затем зашел в церковь на Житной и поставил свечку Николаю Чудотворцу.
В тот момент, когда я выходил из церкви, произошел довольно странный случай. Я поскользнулся на мраморных ступенях и едва не упал. Не рискуя свернуть себе шею накануне новой жизни, я задержался на ступенях, выискивая более безопасный путь. И тут вдруг заметил черную «Волгу», стоящую как раз напротив меня. Боковое стекло было опущено, и незнакомый пожилой мужчина целился в меня через проем объективом фотоаппарата. Я сначала подумал, что он снимает церковь, но едва я отошел в сторону, как объектив тотчас повернулся в мою сторону.
Когда до меня дошло, что некто проявляет особый интерес к моей персоне, «Волга» тронулась с места и быстро смешалась с потоком машин.
Я брел по шумным оживленным улицам и думал о том, кому могла понадобиться моя фотография на фоне церкви. Ни одна даже очень сомнительная версия не пришла мне в голову, что несколько испортило мое настроение. Я заходил в дорогие магазины, прикидывая, какой костюм, какой чемодан куплю для авиаперелета, но незнакомец с фотоаппаратом все никак не выходил из моей головы.
Наконец я пришел к выводу, что мной заинтересовался некий криминальный тип, который каким-то образом узнал про грядущие восемьсот тысяч. «Если он надеется, что я с ним поделюсь, – думал я, поминутно оглядываясь, – то зря. Я попрошу, чтобы баксы не высылали в Россию, а положили на именной счет в какой-нибудь европейский банк».
К вечеру я захмелел от предвкушения райской жизни. Мне хотелось как-то особенно выделить этот переходный период, чтобы потом в полной мере насладиться своим новым качеством. И я не торопился домой, хотя уже не чувствовал ног, бродил около станции метро, распугивая своим видом одиноких дамочек. Потом купил две бутылки водки, килограмм «Одесской» колбасы и пошел к дешевым ларькам, где всегда паслись собаки и бомжи.
Вечер я провел у костра в обществе бродяг и нищих, щедро угощая
С утра я вплотную занялся подготовкой к отъезду. Первым делом связался с риелторской конторой и попросил прислать специалиста для оценки продажной стоимости моей квартиры. Затем сходил в авиакассы, где выяснил, в какие европейские страны упрощена система въезда, не требующая утомительных походов по посольствам. Я остановил свой выбор на Кипре и переписал расписание самолетов.
Этот день ничем больше не ознаменовался, если не считать двух звонков. Один был от Насти. Всхлипывая, она бормотала в трубку, что я совсем перестал любить ее, чистую и непорочную, что напрасно подозреваю в каких-то грехах. Она еще что-то хотела добавить, но я оборвал ее, сославшись на страшную занятость.
А в восемь вечера, верный своей традиции, позвонил «друг». Едва он затянул старую песню о моем окончательном моральном разложении, как я, сыграв изумление, что этот курилка до сих пор жив, объявил:
– Через несколько дней я сдаю этот номер, и ты будешь читать проповеди уже другому абоненту. Напоследок хочу пожелать тебе, старой промокашке, поскорее осознать всю никчемность твоей жалкой и бессмысленной жизни и всех твоих нравственных напряжений!
– А разве тебе не хотелось бы встретиться со мной напоследок?
– Встретиться? – удивился я такой неожиданной храбрости лысого академика. – А ты не испугаешься?
– Нет, – пообещал «друг».
– Ладно, Колобок, – согласился я. – Я позвоню тебе из Шереметьева дней через пять. Не забудь только прихватить зубные протезы, чтобы было чем клацать от злобы.
Я остался доволен своей итоговой речью. Красиво и без особых оскорблений. Старость надо уважать. Если он на самом деле приедет в Шереметьево, я проявлю великодушие и подарю ему средство против облысения. Хотя, конечно, ему уже ничто не поможет.
Потом я долго слонялся по пустым комнатам, думая, чем бы убить вечер, как вдруг мне в голову взбрела идея страшной мести Зойке.
– Милая моя, – говорил я ей по телефону, сморкаясь в носовой платок. – Я только теперь понял, как ты мне дорога. Раньше я видел тебя каждый день и не ценил тебя. И вот теперь, когда меня уволили и я лишен возможности видеть тебя, мне стало ясно, что я тебя любил…
– Чего? – не веря своим ушам, переспросила Зоя.
– Да, я люблю тебя! – с жаром произнес я. – Моя жизнь потеряла всякий смысл. Я близок к суициду…