Одноклеточный
Шрифт:
Я уселся рядом с Аоки, когда она мне рукой махнула.
Передо мной стояли тарелочки с рыбой и омарами – вареные в соевом соусе, жареные в кипящем масле и так далее. Ещё были ростки бамбука и даже кусочки мочёного мухомора, кажется. Отдельно стояла чашка с красным чаем «оолонг». Тут меня окатила волна цветочных духов. Сатою склонилась над столиком и заполнила пустой бокал тёплой сакэ.
– Надо сказать «итадакимасу», – сообщила она. – То есть «я принимаю эту пищу». Так принято в культурном обществе.
– Итадакимасу…
Я вдруг понял, что готов слопать гохан
Очнулся я от звуков струнной музыки, красивой и странной.
Сатою сидела перед Тони и наигрывала на сямисэне. А он таращился на разрез в её кимоно и медленно жевал.
– Сугой, – сказал я тихо в сторону Аоки.
– Да, здорово играет.
Сатою успевала всё – и поиграть на своём инструменте, и перекинуться парой слов с гостями, и подлить им спиртного.
Мне она сказала на ухо:
– Наверное, ты чемпион квартала по борьбе? Никогда не видела такого прекрасного волосатого мужчину.
– М-м-м, – промычал я в ответ. Но ей этого хватило.
– Готисосама дэсита, – сообщила Аоки.
– Что это? – спросил я у неё.
– Спасибо, очень вкусно. Фраза такая ритуальная, понял?
Потом мы расслабленно откинулись на футонах, а гейша достала из кармашка ворох тонких палочек и конусов.
– А сейчас поиграем в кодо, – объявила она. – В конусах ладан из Киото. Игра практикуется при императорском дворе и в лучших домах Нихона, а история её восходит к шестнадцатому веку. Палочки приготовлены из древесины редких пород, окаменевших от времени. – Голос её звучал, как песня. – Простите меня за эту маленькую лекцию, я просто повторяю свой урок. – Сатою смущённо улыбнулась.
– Все путём, – заявил Минору и рыгнул. – Валяй дальше.
Улыбка гейши слегка поблекла.
– Заткнись, кисама, – зарычал одзи.
– Ладаны приготовлены из ароматических веществ, душистой коры и смол. Из древесины джинко, из сандала, кансио, табу, пачулей, бадьяна, камфары, росного лада…
– Возжигай, красавица, – распорядился Тони.
Сатою встала на колени и чиркнула спичкой. От конуса и палочки стали подниматься струйки синеватого дымка. Поначалу я ничего не чувствовал, а потом в нос ударила едкая смесь всех тех жутких веществ, про которые толковала девушка. Все закашлялись и стали ухать, разгонять дым ладонями и ругаться. Только мы с Аоки и сама гейша молчали. Даже Тони не вытерпел, ведь он сидел ближе всех к источнику дыма.
– Гаси, – просипел он. – А то я за себя не отвечаю.
– А мне нравится! – заорал Минору и с бешеными глазами подполз к ладану. В его грибной миске было пусто, да и кег на плечах уже обвис. Парень порядком закинулся. Тут все стали дурачиться и выкрикивать разные глупости.
– Это бадьян!
– Сам бы бадьян! Пачули не чуешь?
– От пачуля слышу! Камфара, факку мне с айбо!
– Вот это в самый раз для тебя, извращенец. Эй, где тут айбо для этого буру секкасу?
– А в чем суть игры-то? – здраво спросил кто-то.
Но Сатою уже не было в комнате. Мы успели только заметить, как Тони тащит её за собой, подхватив под руку. Наверное, он решил немного ускорить обряд посвящения. Флора завела музон позабористей, специальный грибной. Дурь, которую я слопал за вечер, будто взбесилась во мне и заставила напрочь потерять реальность. Думаю, особенно тут мухоморы «помогли». В воздухе замелькали призрачные тени, они пытались что-то сказать низкими голосами и просачивались сквозь меня, как ручей в сливное отверстие на дороге. Но отмахнуться я не мог, потому что мышцы почему-то перестали меня слушаться.
– Уф, – услышал я вдруг голос Аоки. – Кажется, в ладане тоже было что-то такое. А то бы мы не улетели так сильно. Осталось только зубы и животы раскрасить. Эй, кончай уже!
Я вытер со лба испарину. Минору между тем где-то раздобыл бубен и долбил в него, как робот.
– Круто он завёлся, – сказал Гриб и отнял у парня инструмент. – Кому эбселена?
– Пойдём в сад, – сердито сказала мне Аоки. – Варвары какие-то. Представляю, как сейчас чувствует себя Сатою.
Мы с остатками призраков в глазах выбрались из комнаты и спустились на первый этаж. Я думал, что девушка хочет показать мне заснеженный сад перед домом, но она повела меня в другую сторону. Там оказался второй выход, и вёл он в настоящий тёплый парк! Я остановился на его пороге как статуя. Мы словно очутились летом в ночном лесу. Нет, всё-таки не в лесу. Кое-где сияли фонари, и слышался шум фонтана. Густо пахло цветами.
– Гляди, отсюда можно освещением управлять. – Аоки показала мне панель рядом с дверью и даже покрутила каким-то верньером. На минутку стало куда светлее, а потом опять полутемно. – Можно эхо сделать, как в горах. Или заставить разговаривать камни и скульптуры, отвечать на вопросы. Интеллект, правда, у системы не очень…
– Не надо, – испугался я. – У меня ещё мозги не до конца прочистились.
– Куда пойдём? Слева цукияма – пейзажный сад с холмами. Справа хиранива, плоский сад, там же площадка с пятнадцатью камнями. Прямо – озеро со скалой и водопадом.
– А я думал, это фонтан шумит.
Мы отправились налево, чтобы сделать круг по саду и вернуться к дому. Ни за что бы не подумал, что в городе может быть такой участок земли. Возле нашего старого дома такого, понятно, не было. Вот что значит древняя самурайская фамилия. Я шёл по холмам и любовался цветами и птицами. Их тут много было, и некоторые не спали. Аоки мне называла их: дрозд, кукушка, дятел, фазан, снегирь… На пруду обнаружились две цапли, бекас и даже альбатрос. Он сидел перед ошмётком рыбы и дрых с головой, засунутой под крыло.
Я обошёл вокруг пруда и вдруг понял, что остался один. Аоки отстала, зазевавшись на какой-то цветок или куст скиммии. Хотел уже крикнуть и позвать её, но вспомнил про спящего альбатроса и промолчал. «Ладно, не потеряюсь», – решил я и двинулся дальше, петляя по узкой тропинке между кустов. Наверху тихо шевелились кроны деревьев, обдуваемые из вентиляционной системы. Было тихо, только со стороны дома долетали резкие гитарные пассажи, а откуда-то ещё – глухой, почти незаметный рёв городской эстакады.