Однокурсники
Шрифт:
— О, немного шампанского внизу. А потом, когда поднялись сюда, я вскрыла парочку «амиков».
— «Амиков»?
— Да, милый. Амилнитрит. Ну, знаешь, такие маленькие пилюли с бодрящим запахом. Только не говори мне, будто это у тебя в первый раз!
— Так и есть, — сознался Дэнни. — А почему я не помню, понравилось мне или нет?
— Потому что улетел выше всякой ракеты. Мне пришлось пичкать тебя депрессантами, иначе бы ты плясал на потолке. А позавтракать не желаешь?
— Да, теперь, когда ты сказала, — ответил Дэнни. — Как насчет яичницы из пяти или шести яиц с беконом и тостами?
Клара Аткинс улыбнулась.
— Картина ясна, — сказала она и заказала завтрак для «квинтета».
— Квинтета? — переспросил Дэнни после того, как она повесила трубку.
— Да, детка, вон для тех маленьких приятелей.
И она указала на пять фигурок «Грэмми», которые сияли, выстроившись в ряд.
Стюардесса предложила ему шампанское.
— Нет, благодарю вас, — вежливо отказался Дэнни.
— Но, мистер Росси, вам следует отметить ваши победы, — приветливо сказала бортпроводница.
Очень симпатичная.
— Что ж, позовите меня, если передумаете. И мои поздравления.
Она еще несколько неловких секунд потопталась на месте в надежде, что Дэнни попросит номер ее телефона, а потом нехотя отошла от него — обслуживать других звезд, летевших в этот день в салоне первого класса из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк.
Но Дэнни погрузился в свои мысли. Он прочесывал мозги, чтобы восстановить в памяти все происшедшее с того момента, как он вошел в гостиничный номер Клары Аткинс.
Мало-помалу он стал вспоминать. Во-первых, то нервное возбуждение, когда он оказался в обществе бесспорной королевы вечера. Затем страшное волнение, когда они занимались сексом. И наконец, ощущение от пилюль, которые она ему показала.
Да, он вспомнил, что тогда на него напало дикое веселье. Даже сейчас, когда он просто подумал об этом, сердце забилось чаще. От этих пилюль он и в самом деле почувствовал себя… решительным, что ли. А потом, чтобы утихомирить Дэнни, она дала какую-то наркоту, которая затуманила ему мозги, и он отключился.
И он забыл у нее спросить, что это было.
Из дневника Эндрю Элиота
20 декабря 1960 года
Завтра я женюсь. Похоже, будет интересно.
Ньюол застрял на Гавайях вместе с военно-морским флотом и приехать не сможет. Зато будут остальные мои приятели, включая Теда и Сару Ламброс и даже нашего сумасшедшего Джорджа Келлера.
Я попросил Джейсона Гилберта стать моим шафером, поскольку всегда восхищался им. Он согласился, но сказал, что форму морпеха не наденет, хотя это добавило бы блеска всему событию.
После венчания в церкви состоится свадебное торжество с шампанским в клубе «Бикон-хилл», по завершении которого мы полетим на Барбадос в свадебное путешествие, а затем вернемся в Нью-Йорк, где я начну свою стажировку в банке: буду иметь дело со всеми этими понижениями и повышениями процентных ставок, а также прочими инвестициями.
Уверен, все пройдет замечательно — особенно если мне самому удастся понять, как это вышло, что все случилось так скоропалительно.
В каком-то смысле я мог бы сказать, что на меня надавили родители. Хотя такое в нашей семье не практикуется. Отец обычно просто предлагает мне что-то сделать.
Когда прошлым летом я демобилизовался из флота, что бы присоединиться к своим родственникам в Мэне, он между делом заметил, что, на его взгляд, мне пора жениться.
И я покорно ответил, что, наверное, пора. Вот, собственно, и все содержание разговора. Правда, он еще поделился житейским опытом: «Все надо делать вовремя, а не ждать, когда уже будет поздно».
Честно говоря, обнаружив, что больше не надо драить палубу или подшивать флотские отчеты, я даже как-то растерялся и не знал, что делать дальше. К тому же ввиду длительного пребывания в море у меня еще больше обострилось желание тесного общения с женщинами. И полагаю, женитьба даст такое общение — теснее не бывает.
Еще до недавних пор я сохранял романтическое представление о том, что, когда люди женятся, это как-то связано с любовью. Но разумеется, поскольку я все это время был один — сначала в Гарварде, а потом среди просторов океана, — мне так до конца и не удалось понять, в чем же суть настоящей любви.
Собственно говоря, любовь — это одна из немногих тем, которая вызывает у моего отца такие сильные чувства, что выразить их он способен лишь одним словом из пяти букв. Мы как-то рыбачили с ним на озере несколько дней спустя, и я рассказал отцу, что свадьба Теда и Сары растрогала меня до глубины души. Именно такой должна быть идеальная любящая пара.
Папа посмотрел на меня, подняв бровь, и сказал: «Эндрю, разве ты не знаешь, что любовь — это… вздор?»
Не стану притворяться, будто я не слышал крепких выражений на флоте, но чтобы из уст моего отца — никогда. После он стал терпеливо объяснять мне, мол, во времена его детства самые лучшие браки заключались не на небесах, а за обеденным столом в клубе. Жаль, что подобная практика впоследствии вышла из моды.
Например, у его однокурсника Лаймана Пирса, президента «Бостон метрополитен», есть «совершенно потрясающая дочь», с которой, будь сейчас старые добрые времена, он бы организовал для меня великолепную помолвку.
Я заявил, что отнюдь не прочь встречаться с потрясающими женщинами и с удовольствием позвонил бы этой даме, просто по-дружески — без всяких обязательств.
На это мой отец ответил, мол, я не пожалею. И снова стал удить рыбу.
Вообще-то я не питал особых надежд, когда набирал телефонный номер Фейт Пирс в Фонде охраны природы, где она устроилась работать волонтером на полный рабочий день. Думал, вдруг это какая-нибудь вялая, избалованная, высокомерная «браминка». Так вот, может, какие-то из этих качеств ей и присущи, но сказать, что она вялая, уж никак нельзя. А больше всего при встрече с ней меня поразило то, какая она красивая.