Однолюб

Колпачёв Максим Викторович

Роман поднял голову во второй раз. Нужно было что-то сказать, пауза тянулась слишком давно... Но его опередили - увидев, что пристав пошевелился, голос подала та симпатичная девчушка, из-за которой, по сути, всё и произошло:

– Меня зовут Лена, - представилась школьница, смешно качнув гривой белых, явно крашенных, волос, - это - мой друг Витёк. А как зовут тебя?

– Роман, - механически отозвался пристав, попробовав улыбнуться в ответ, - слушайте... мм... я конечно понимаю, что вы пока несовершеннолетние... но вы пиво пьете?

– Естественно, - серьезно, будто взрослая, сказала Лена, - нам ведь уже по шестнадцать лет...

* * *

Домой

Роман притащился уже ночью, и, что называется, изрядно так "на рогах". Детки оказались ещё те штучки - по крайней мере, сам пристав в их возрасте столько не пил. И не пьянствовал с незнакомыми мужиками вообще, если уж говорить напрямик. Хотя, со стороны "мужика" тоже было не очень-то хорошо спаивать двух школьников младше его на десять, или чуть меньше, лет... Раз пять звонила Света - но дело кончилось тем, что Роман лишь отключил звук сотового телефона. Он не хотел с ней встречаться, не хотел говорить. Он и позвонил-то ей лишь из чувства злости на кинувшую его (в который уже раз?) Наташу! В глубине души Роман понимал, что поступает, конечно, не очень-то хорошо... но ему было плевать. Он сидел в баре, пил пиво, общался... и никаких тебе красногвардейцев, горящих домов, никаких Наташ.

И уж, конечно, никаких Свет...

Роман разделся, неспешно развесил вещи в шкафу... Аккуратность - вот что отличало его всюду, отличало всегда. Даже в такие моменты как сейчас, когда пристав, как говорится, едва держался на ногах...

Вот только спать, как ни странно, мужчина не спешил. Сел на краешек кровати, достал, покопавшись, здоровый, поблескивающий синим альбом...

За прошедшее столетие в их роду было, если так можно выразиться, два военных героя. Один главный, имевший всеобщую (ну в рамках семьи, конечно) популярность - дед Романа, солдат Великий Отечественной Войны, попавший на фронт в далёком сорок втором всего-то в семнадцать лет. Он был жив до сих пор, и время от времени все Дубровины собирались вместе на большой семейный обед. (к слову сказать следующая встреча - только ужин, а не обед - была назначена как раз на завтрашний день). Звали деда Олег Андреевич, и, как казалось маленькому ещё когда-то Роману, тот просто купался в лучах всеобщего восхваления и славы. Фотками ветерана - фронтовыми и нет - было забито с добрую четверть альбома. Пристав листал их быстро, сосредоточенно, почти не глядел... Помимо Олега Андреевича, о котором уже говорилось, в семье Дубровиных был ещё один человек, воевавший в Большой Войне...

Пристав остановился, достигнув интересующей его фотографии...

Старая, очень старая бумага. Потемневшие от тяжести многих лет углы. Неровный, истертый (только вот чем?) низ. И - середина, сохранившаяся на удивление хорошо. На ней изображены трое. В грязной форме, с оружием, при орденах. На голове каждого - каска, отечественный вариант французкого "Адриан". И "пиратский" череп с костями, закрепленный посередине. Точно такой же череп, только уже с мечами вместо костей, красуется и на левом плече каждого из солдат... Плюс шеврон, нашитый на нижней части правого рукава. Разобрать цвета на такой фотографии конечно нельзя, но этого и не надо - Роман знал итак. Чёрный и красный. Красный как символ защиты свободы, а черный означал нежелание жить, если погибнет Россия...

На фотографии, датированной первого августа тысяча девятьсот семнадцатого года стояли добровольцы одного из многочисленных батальонов смерти, сформированного при шестой дивизий Особой Армии Юго-Западного фронта. Как позже писал Деникин, "При многих полках организовывались свои ударные команды, роты, батальоны. Туда уходили все, в ком сохранилась ещё совесть..." Они шли в атаку, нередко слыша позади язвительные насмешки своих же товарищей, кого окончательно разложил приказ номер один да злая большевицкая пропаганда... Они шли одни за всех - за всю часть, полк ли, бригаду, порой и дивизию. Шли на дикий огонь спрятавшегося в окопах врага.

И погибали, конечно. Точно также - одни за всех. Все самые честные, самые смелые люди эпохи, те, кто сумел пережить бесконечные ужасы четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого годов, выкашивались один за одним, тщетно пытаясь заразить своим примером отравленную ядом толпу... Позже почти все из них - те, кто уцелеет, конечно, - пойдут в Белые Армии, пытаясь хоть что-то отстоять... Но это потом. А сейчас, на фотографии, они улыбались. Может, немного вымученно, только потому, что так попросил фотограф, может, уже понимая, что всё кончено, процесс необратим... но улыбались. Они знали, что поступают единственно верно. Воинский долг так и не стал для них пустым звуком, как ни надсаживались разложенцы и агитаторы-наймиты...

И там-то, посередине, обняв товарищей, стоял прадед Романа. Тоже Роман, только отчество имел другое. Роман Александрович Дубровин, унтер-офицер одного из батальонов смерти при шестой дивизии Особой Армии...

Судебный пристав знал его биографию почти досконально. Как тот, обычный крестьянин, попал на фронт. Участвовал в Галицкой битве, одном из грандиознейших сражений в те времена. Как бился в Карпатах. Как, отступая, в одиночку зарубил четверых вражьих солдат...

Ещё не сошли снега тысяча девятьсот восемнадцатого, а прадед Романа уже дрался против большевиков. И получил заслуженную медаль за Первый Кубанский поход... Вроде бы (тут Роман уже не был уверен), славному предку довелось участвовать и в знаменитых "психических" атаках, в рядах самого генерала Маркова. Позже, когда Деникин покинул Русскую армию, прадед остался. И воевал до самого последнего, до самого конца. Уже без надежды, без веры в успех. Но - воевал. В четком соответствии с цветом шеврона, пришитого у локтя...

Роман мог только догадываться, что именно ощущал его предок, вступив на тонкие доски французского корабля...

Пристав знал, что живя заграницей, белогвардеец уже не завел себе постоянной подруги или жены. Так и умер один, в съемной комнате на далёком Мюнхенском дворе. Собственно говоря, Роман Александрович и не являлся прямым родственником нашего героя вообще. Он приходился лишь братом настоящего прадеда, чересчур молодого в те грозные времена...

Эх-х-х. Пристав вздохнул, пристально вглядываясь в улыбающееся с фотографии лицо. Он часто думал об этом удивительном человеке, человеке, отдавшего всё ради своей страны, но так и не удосужившегося подарить миру жизнь... По сути, из-за него Роман и начал когда-то изучать историю, читать мемуары и дневники. Тогда он хотел лишь понять, в настоящий интерес это переросло поздней. Роман хотел разобраться, что же действительно произошло в те давние времена, как столкновение народов привело к крушению древней Империи и океанам пролитой крови...

Это оказалось совсем нелегко. Но, чем глубже погружался пристав в тайны начала минувшего века, тем больше чувствовал расхождение со своим дедом - ветераном ВОВ, довольно активным, для своих лет, старичком. Будучи ярым коммунистом, Олег Андреевич испытывал сильную антипатию к собственному дяде, фигура которого так необъяснимо влекла молодого ещё Романа... Позже эта антипатия перекинулась и на самого Пристава, а потом, к сожалению, стала взаимна...

Громко и неприятно запищал телефон. Роман протянул руку, взглянул на экран. Смска. От Светы.

Дура.

Опять...

Не открывая, пристав убрал мобилу назад. Желания читать не было, он итак прекрасно представлял, что она могла там понаписать.

Да даже если б не представлял...

Роману хотелось спать.

* * *

– Натаха, привет, это я.

– Я догадалась...

– Догадливая какая:)

– А то ж.

– Чем занимаешься?

– Сплю.

– Я не вовремя, перезвонить позже?

– Да ладно, чего уж там. Говори сразу, чего хотел.