Однорукий аплодисмент
Шрифт:
– Ты еще не получил от Уэлбека деньги. А рассылаешь кругом чеки на тыщу монет. Может быть, ты немножко вперед забегаешь?
А он мне подмигнул и сказал:
– Выплата после субботы. Я пролонгировал тот самый чек, понимаешь?
Я тряхнула головой, не вполне понимая значение этого слова, но все предоставила Говарду, как обычно. Говард всегда лучше знал, бедный мальчик. Итак, утро понедельника было хлопотливым для него утром, он все бегал к другим скаковым комиссионерам в Брадкастере и открывал у них счета. А теперь я вам расскажу, на каких он ставил лошадей, и на каких скачках, и сколько всего выиграл, то есть что припомню. Я его никогда не спрашивала, какой он использует метод, только знала, не тот, что на ноябрьском гандикапе, так как подобные мелкие скачки не попали бы в «Энциклопедию Коупа». Может, тыкал булавкой, не знаю, или раздобывал информацию изнутри, или еще что-нибудь, потому что весь день пропадал,
Ну, в понедельник скачки шли в Бирмингеме, и Говард в час дня проигрался, поставив на победу Благородного Бойца, а тот пришел четвертым, а бежали всего четыре. Но в час тридцать была сделана ставка на Кочана туда и сюда, и Кочан пришел третьим при 100-9. В два часа было поставлено на Ладиньяка туда и сюда при ставке 33-1, и он пришел вторым. В два тридцать было поставлено на Горный Склон как на победителя, и он пришел третьим. Но в три часа Говард по-настоящему преуспел. Он поставил на Зимний Буран и Гидранта туда и сюда (причем много, сколько именно, он мне так никогда не сказал, только должно быть много), и Зимний Буран пришел первым при 6–1, а Гидрант третьим при 8–1. К тому же те бега были очень крупными. В три тридцать была ставка на Эйрский Огонь туда и сюда, и он пришел третьем при 33-1, жокей Т. Брукшоу. Когда Говард явился домой, я спросила, сколько, по его подсчетам, он выиграл за весь день (или проиграл, я ж не знала, какие там ставки), и он начал проделывать очень странные вещи, как будто нализался. Приложил сбоку палец к ноздре, немножечко шатаясь. Поэтому я дала ему чаю (с банкой почек в подливке с картофельным пюре) и ничего больше не спрашивала, а он лег в постель в полдевятого и вовсю захрапел.
Ну, на следующий день Говард ничего не ставил, не знаю почему, в Бирмингеме ведь были большие скачки, насколько мне известно. Но у него была какая-то собственная странная система. В среду шли мелкие скачки в Ворчестере на тяжелых беговых дорожках, и в час Говард поставил на Крестик туда и сюда, и он пришел вторым при 100-7. В час тридцать он поставил на победу Верескового Оврага при очень плохой ставке 5–2, но сказал, в целом выставил около шестисот монет в общей сложности, так что это была симпатичная маленькая победа. Теперь я получила понятие о величине ставок, однако не забеспокоилась, потому что мы мило ухнули бы четырнадцать тысяч, если 6 Джордж Уэлбек, который никогда не обманывает, вдруг решил обмануть. Но Уэлбек был для этого слишком большим человеком, крупные букмекеры никогда не проигрывают, а также не обманывают, и Джордж Уэлбек на самом деле следовал своему девизу с тех самых пор, как впервые совсем по маленькой занялся этим бизнесом. Так что деньги были вполне в сохранности, нам никогда в жизни даже не снилось так много денег. Так или иначе, в два часа в Ворчестере Солнечный Город пришел последним, а Говард ставил на его победу. Но в два тридцать он ставил на фаворита, а именно на Весеннего Птенца, жокей С. Меллор, при ставке 5–2. Похоже, теперь, к нему шла удача, так как он получил в три часа еще одного победителя, Железного Бойца, при 100-9, Мальчик Бруксби в три тридцать пришел вторым при 20-1, и по этому поводу Говард сказал только то, что у пего тут «пакет».
В четверг Говард ничего не делал, сконцентрировав все, по его выражению, на пятнице и на субботе той самой недели, в пятницу были скачки в Сандауне. Дарджент в час пришел первым при 20-1, и Говард сыпал проклятиями, так как ничего на него не поставил. Потом до двух тридцати у него не было ни побед, ни платных мест, пока Непробиваемый Вал не пришел третьим при 6–1, но он снова сыпал проклятиями на Огнедышащий Пулемет, который пришел первым при 100-9 и на которого он едва не поставил. Однако у него не было настоящих причин сыпать проклятиями и ворчать, потому что очистился, по его выражению, симпатичный пакетик на Серебряном Куполе, который пришел в три часа первым при 20-1. В субботу утром Говарду посыпались письма, все с чеками, но он мне показал лишь одно, от Джорджа Уэлбека, причем вы с трудом бы поверили своим глазам. 29 000 фунтов, ясно как день. Говард взглянул на прочие чеки и говорит:
– Вполне удовлетворительно, только мы еще не закончили. – А потом, когда позавтракал – немножечко поздно, потому что в субботу, – он отправился в банк в своем лучшем пальто.
Вернулся лишь к обеду, а я, зная, что во второй половине дня в Сандаун-Парке, Ньюкасле и Донкастере большие скачки и что это последний день, когда Говард ставит на лошадей, не стала готовить к обеду особенно много, просто банку лосося с пюре из картошки, и никто из нас даже не мог особенно есть, как в прошлую субботу, но, конечно, дела были теперь не такие плохие.
– Хорошо, – сказал Говард.
– Ну, как наши дела, любимый? – спросила я.
– Я все это обработаю, – сказал он, – когда буду пить чай.
– Чай еще чуточку не готов, – говорю я. – Я приготовила рыбные котлеты из банки лосося и остатков картофельного пюре, только их еще надо поджарить.
– Хорошо, – сказал он. – Сейчас грубо прикину, пока ты готовишь чай. – И я пошла на кухню жарить рыбные котлеты, на самом деле ни о чем не думая по-настоящему, немножечко отупев насчет всех этих денег, неспособная все это по-настоящему осознать. Пока я накрывала на стол, Говард сидел у огня в своем кресле, положив на колени свой кейс вроде столика, и записывал на бумажке свои победы. Он шевелил губами и слегка хмурился, но я не говорила ни слова. А когда принесла чайник с рыбными котлетами, говорю:
– Чай, любимый, – а он сказал:
– Минутку.
Я села, стала намазывать кусок хлеба маслом, потом полила свои рыбные котлеты (по две на каждого) соусом «Оу-Кей», а потом Говард сказал:
– Готово, только помни, что грубо; может быть, тут есть пара ошибок, однако я сделал… в том числе то, что отнес в банк нынче утром… я сделал…
– Ну, – говорю я.
– …я сделал, – говорит Говард, – чуть меньше восьмидесяти тысяч. Чуть меньше восьмидесяти тысяч монет, вот так вот. – И нахмурился.
– Ох, Говард, – говорю я, открыв рот, и показывая, какая у меня там еда, и глядя на него так, точно он сделал что-то плохое. – Ох, Говард.
– Скажем, приблизительно семьдесят девять тысяч, – сказал Говард, – просто ради осторожности. – И слегка кивнул, по-прежнему хмурясь. – Я рассчитывал приблизительно на сто тысяч, но, наверно, сойдет и так.
– Ох, Говард, – снова сказала я. Кажется, и не могла ничего больше сказать. А потом говорю: – Иди пей свой чай.
– Конечно, – говорит он, – если б ты захотела, чтобы я дошел до отметки в сто тысяч, это можно было бы сделать без всяких проблем.
– Не искушай судьбу, – говорю я. – Семьдесят девять тысяч фунтов – жуткая куча денег. Чертовская куча денег. Что мы собираемся с ними делать?
– Мы их собираемся тратить, – сказал Говард. А потом сел пить чай. – С виду очень милые рыбные котлеты, – сказал он.
Глава 13
Не стану со всеми подробностями рассказывать про обсуждения и планы, про споры и предложения, про то, как мы лежали в постели без сна, потом спали, ворочались, ерзали, отчего падали одеяла, и мы снова и снова от холода просыпались; и про то, как скурили больше сигарет, чем я за всю свою прежнюю жизнь; и про стоявшие на тумбочке возле Говарда бутылки «Гранд Марнье», «Дюбонне», «Инвалид Порт», испанского шерри и прочего, которые мы выпили, в результате чего я теперь, став как никогда в своей жизни богатой, также и чувствовала себя как никогда в жизни плохо. Я все твердила Говарду, надо нам быть поумнее, отложить кое-какие деньги на черный день, а он говорил ладно, но не совсем от чистого сердца и с какой-то хитрецой.
– В любом случае, – сказал он, – есть одна вещь. Ты согласна, что было б хорошей идеей немножечко отдохнуть, оказаться в каком-нибудь месте чуть поближе к солнцу, чем Англия, ведь, похоже, зима грядет адская?
– Ну, – говорю я, – Рождество приближается, правда? Как-то неправильно ехать на Рождество отдыхать, правда? Я никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь так когда-нибудь делал. В любом случае, люди нашего класса. – И я мысленно видела магазины, сплошь залитые светом, ребятишек с воздушными шариками, милый холодный и теплый запах Рождества и нас от всего этого вдалеке.