Одноухий

Одноухий жил в подвале девятиэтажного дома, в одном из многочисленных закоулков, среди сплетения труб и электрических кабелей. Там, в глубокой нише на пыльном ватнике, забытом кем-то из сантехников, находилась его лёжка. Рядом обитали другие особи, половина которых приходилась ему близкими родственниками, как впрочем и остальная кошачья масса, поскольку еле ползающий патриарх, употребивший когда-то своё семя для создания местной популяции кошек, был ещё жив и воспринимался потомками вроде Адама. Не удивительно, что семьдесят два обитателя жившие в этой агломерации, были его чёрными копиями. На фоне этой доминирующей расцветки появление на свет непопулярной масти, напрочь раскололо генетическое древо и веру в историческое превосходство чёрного цвета, потому как Одноухий родился белым. Этот генный сбой

произвёл эффект разорвавшейся бомбы и первой реакцией окружающих было решение избавиться от мутанта. Но, когда в закуток, где со своим выводком находилась мама-кошка, пришли законники кошачьего сейма, случилось то, что и должно было случиться – мать встала на защиту своего отпрыска. В результате, короткой, но яростной схватки, законники отступили. Всеобщим решением кошачье большинство объявило ренегатке бойкот, и как это бывает в демократическом продвинутом сообществе, поставило вне закона. Мама-кошка, как могла, оберегала необычного отпрыска. Первым делом она обваляла сына в пыли и саже, после чего мех котёнка приобрёл грязно-серый оттенок, точь в точь такой же, как ватник сантехника. «Пожалуй этот цвет не такой вызывающий». – решила она, и успокоившись, потихоньку, стала выводить семейство на прогулки из своего убежища.

О мутанте вскоре забыли – как будто его вовсе не существовало, – но Одноухий уже понял свою исключительность. Правда, тогда он ещё не мог предвидеть, насколько это обстоятельство изменит его жизнь…

С тех пор, как он сделал первый вдох, его поразил запах этого мира. Резкий, сдобренный дорогим мускусом, разлитый в сжатом, до вязкости, воздухе, он доминировал в окружающем пространстве и заставлял воображение рисовать волнующие картины. К этому мощному запаху примешивалось большое количество других, менее явных ароматов. Они словно ноты вливались в полифонию музыки возникавших фантазий. Видения, мучившие его своей реальностью, несли в себе какие-то непонятные знаки, пытаясь понять которые, юный кот чуть не сошёл с ума. Он бродил в своём закутке, как сомнамбула, повторяя одно и тоже: «сектор ТС45, голубой карлик, направо, планета КЦ, Белый принц»… Сверстники чмарили его, как юродивого, и частенько били за странные фантазии, и когда он крикнул однажды, загнавшим его в тупик преследователям: «Мы не кошки, мы пришельцы с планеты Кац», над ним посмеялись, и здорово потрепав, повредили ухо. Когда увидели, что этот грязный, неопределенного цвета кот не в себе, экзекуцию прекратили и больше не трогали. Но, с тех пор, к нему прилепилось прозвище Одноухий. Когда он немного повзрослел и стал осторожен, он порвал все связи и жил изгоем в своём закутке, выползая на свежий воздух только по ночам.

Единственным другом в этом враждебном мире стал для него Прищуренный. Изгой, анархист и гендерно-неопределившийся здоровенный кот, явился однажды в воздухе, подобно Чеширской гримасе и помог избежать встречи с Серой тенью, жуткой и безжалостной птицей, которая чуть не унесла его в своё гнездо. Она всегда охотилась в этих местах на мелких грызунов и время от времени атаковала кошек. Нападала эта тварь из мести и давнишней ненависти к кошачьему племени, справедливо обвиняя «хвостатых» в гибели одного из первых своих выводков. Случилось так, что, в один из её ночных рейдов, Одноухий сидел у подвального оконца и наслаждался прохладой августовской ночи. Местная гопота, угомонившись, разбрелась по домам и над районом повисла благословенная тишина. Одноухий, вдохнув ароматы соседней мусорки, прикрыл глаза, впустил ночь в себя и завис в истоме. Обычно в это момент наступало пограничное состояние между реальностью и метафизикой…

…Сова вышла на бреющем со стороны единственно уцелевшего фонаря на углу дома и бесшумно нависла над жертвой. Она уже приноровилась, как половчее вцепиться животному в спину, но, к своему удивлению, за долю секунды до атаки, поняла, что цель исчезла. На том месте, где сидела добыча, теперь висело облако пыли. Сова покрутила головой с круглыми от возмущения глазами, раздраженно заклёкотала и присела на куст.

Из слухового оконца за ней следили две пары настороженных глаз..

– Благодарности не надо. – сказал спаситель, переведя взгляд на Одноухого. – Меня зовут Прищуренный. А тебя?

Одноухий, подавив в себе бешеное биение сердца, еле слышно ответил.

– Меня.. меня все зовут Одноухий.

Прищуренный поглядел на остаток того, что когда-то было ухом соседа и согласился.

– Содержание достойно названия. Похоже, друг мой, жизнь

не научила тебя быть осмотрительнее. Впрочем как и меня… Видишь ли, таким особям, как мы с тобой надлежит быть вдвойне осторожным. Но.. – новый знакомый поднял вверх лапу, придавая значимость своим словам. – Мы будем вознаграждены – ибо изгои наследуют этот мир, потому, что умеют выживать вопреки проискам общества. – Прищуренный поднял морду в направлении птицы и констатировал: – И, кажется, наш преследователь понял, с кем имеет дело.

И действительно, сова, наконец, включив в голове камеры слежения, увидела, в замедленном темпе хронику произошедшего. Спасение одного «ушастика» другим наполнило сердце птицы разочарованием. Наверно так исчезает заветный приз, когда на финише, тебя обходит более удачливый соперник. Сова обижено ухнула, и сбив тяжелыми крыльями несколько сучьев, рванула в небо. Ночь для неё ещё не кончилась.

– Да, врагов у нас множество. – проводив взглядом сову, сказал Прищуренный. – И эта особь не самое страшное.

Одноухий согласно кивнул и спросил.

– Это да, но откуда ты всё знаешь?

– Опыт и наблюдательность. – назидательно ответил Прищуренный. Ему уже не раз приходилось говорить эту шаблонную фразу, и он, будучи убежденным последователем наставничества, включил гуру.

– Слушай сюда и я научу тебя жизни. Валериану и алкоголь – в разумных дозах. Кошки – яд. Люди – объект. Жрать —мало, спать – много. Сон – это вторая жизнь твоя. Иди своим путём…

– Подожди, а как же все эти базовые постулаты? Свобода и «Кошачий мир», «Жизнь чёрных важна» и прочая всякая хрень? – спросил Одноухий, с вызовом глядя на Прищуренного. – Как же всё это?

Прищуренный с сожалением оглядел борца за толерантность, усмехнулся и спросил:

– Ты уже перестал прятаться по темным углам? Каков твой натуральный цвет? То-то же. – затем, нарисовав хвостом крендель, он задумчиво оглядел его и, со вздохом, признался. – Я ведь тоже не совсем чёрный. У меня, видишь ли тоже было пятно. Вот там, на самом конце, оно и было.

Одноухий недоверчиво взглянул на кончик хвоста.

– Да ладно, я ничего не вижу. Ты гонишь.. Я не слышал о других.. ну не стандартных.. Как ты скрывал этот недостаток?

Повисло неловкое молчание. Затем Прищуренный тягостно вздохнул.

– Увы! Поначалу приходилось засовывать его… ну ты сам знаешь куда – признался новый знакомый. – Было очень неудобно и стыдно.. Может быть я так и ходил до конца своих дней, как молодой зэк в тюремной бане, если бы не один замечательный случай. Я бы даже сказал фантастический. Случилось это года три назад в дальней технической части подвала. Как-то по весне удалось мне заманить туда одну глупенькую кошечку. Всё было на мази, но, в пылу страсти чертовка опрокинула на меня чан с какой-то жидкостью, от которой я весь покрылся чёрной коростой. Я чесался и жутко вонял. Как оказалось это было какое-то средство, толи от тараканов, толи от блох. О любви пришлось надолго забыть, потому что при моем появлении все кошки разбегались кто куда. Зато, когда короста, высохнув, облетела, хвост стал весь чёрным. Теперь после каждой линьки мне приходится наведываться к чану подкрашивать кончик хвоста.

Одноухий, переварив услышанный рассказ, заёрзал на пыльном полу.

– Так может того..И мне это сгодится? Я тоже хочу покраситься.

– Ну не знаю, – с сомнением глядя на Одноухого сказал Прищуренный. – Средства не так уж много осталось, чтобы на тебя переводить. Всё-таки тебе нужен полный чан, а там осталось на донышке.

Увидев, как сник одноухий сосед, Прищуренный смягчился.

– Ну хорошо, будет тебе смена масти. Будешь ты радикального чёрного цвета – мать родная не узнает. Только у меня одно условие – ты должен мне помочь в одном деле. По пути к мечте, Прищуренный всё больше молчал и Одноухий мог только догадываться, что это за дело, которое поможет добыть необходимое количество отравы. Они прошли через многочисленные клетушки на южную сторону дома, где находились технические помещения. Следуя за Прищуренным, Одноухий тенью проскользнул между пыльными бочками, и остатками стройматериалов в подвальное пространство со свисающими с потолка гирляндами паутины. Эта часть подвала походила на заброшенный склад. Пыль толстым слоем покрывала сложенные у стен доски, мягко стелилась под ногами, переливалась серым бархатом в складках профматериала. Выйдя на середину декораций, достойных фильмов о вселенском запустении постапокалипсистического будущего, Прищуреный фыркнул, брезгливо дёрнул лапой и сказал.