Одновременно: жизнь
Шрифт:
Правда, по-настоящему добрые люди не зарабатывают миллиарды… Так что не понятно.
А всего четыре дня назад я был в Минске со спектаклем.
Ехал в Минск на машине, дорога заняла часа три с половиной, не больше. На границе мы немного притормозили, и всё. Но как только въехали в Беларусь, вдоль дороги потянулись постриженные пространства. От дороги до лесополос трава аккуратно скошена, обычного придорожного мусора не было вовсе, и пейзаж был настолько чистым и ярким, что казался обработанным
Но как крупный и мощный дождь идёт недолго, так и град быстро иссяк. Мы поехали, вернулось солнце, и окружающая картинка стала не только идеально чистой, но ещё и блестящей.
Минск в этот раз меня удивил и обрадовал. Если быть точным, он меня восхитил. Город прекрасно подготовился к чемпионату. И не только новыми гостиницами, чистотой, идеальным порядком на улицах, но и лично каждым человеком, который встречал чемпионат.
Я никогда особенно Минск не любил и не раз писал об этом. В его порядке мне не хватало жизни, теплоты и современного дыхания. В Минске многое очевидно было между строк. В этот раз я увидел совершенно другой город! Я увидел много абсолютно счастливых людей.
Местные были счастливы своей гордостью за то, что смогли сделать такой праздник, а приезжие были счастливы своему удивлению, потому что увидели совершенно не то, что ожидали. Эти счастливые люди, местные и приезжие, перемешались и, счастливые, по большей части не очень трезвые, гуляли по вечернему и ночному Минску, ощущая полную свободу и безопасность.
Мне сказали, что иностранцев, имеется в виду европейцев и заокеанских людей, приехало не так много, как ожидалось. Это вполне понятно. Жутковатый и непонятный европейскому и американскому сознанию образ президента Белоруссии никто не отменял. Побоялись, не захотели, засомневались… Но те, кто приехал, находились в полнейшем изумлении и каком-то детском восторге. Не особо общительные скандинавы просто рвались общаться, и как только узнавали, что я говорю по-английски, сразу начинали говорить о своём потрясении. Их жажда общения была детским желанием поделиться чем-то хорошим, поделиться радостью.
Один англичанин тряс билетом на какой-то второстепенный матч и, исполненный восторга, говорил мне, что хоккей его не интересует и билет он не использовал, просто давно хотел приехать, но виза была труднодоступной и дорогой. Он давно мечтал попасть в Северную Корею или Беларусь, чтобы увидеть тоталитаризм воочию.
– Я купил билет за 5 фунтов, – почти кричал он мне. – Это самая лучшая и дешёвая виза, какую я получил в жизни! Такого дешёвого и вкусного пива да ещё в таких шикарных условиях (он
Я в первый раз видел Минск таким красивым и счастливым прежде всего за счёт большого количества молодых и радостных лиц. И именно по этой причине абсолютно современным.
На хоккей я не ходил. Не особенно интересуюсь, да и на улицах было интереснее. К ледовой арене во время матча я съездил. Посмотрел на это впечатляющее сооружение, дождался окончания матча и полюбовался на волну людей, выходивших после хоккея на улицу. Не было орущих, пьяных, краснорожих фанатов. Не было жёстких кордонов милиции. Не было ничего угрожающего или хоть сколько тревожного. Был праздник. Здорово, что наша команда победила! Победила красиво.
В том же баре, где я перекинулся несколькими словами со счастливым англичанином, ко мне подсел совсем пьяный и радостный молоденький минчанин. Он меня узнал, но сомневался. От волнения и принятого на грудь он зачем-то заговорил со мной на беглом, плохом английском. Я ответил по-русски, тогда он убедился, что это именно я, обрадовался, захотел меня угостить, от чего я отказался, сказав, что не могу принять от него угощения в силу разницы в возрасте. Угостил его сам.
– А правда, что у Путина рейтинг сейчас больше семидесяти процентов? – вместо благодарности неожиданно спросил он.
Я пожал плечами, развёл руками, мол, наверное, но я не считал.
– Как же вы живёте там… – спросил он и задумался, очевидно подыскивая более точную формулировку. – Какая у вас мотивация жить в таком стаде и с таким пастухом?
Я ничего ему не ответил. Бар и барная стойка, как известно, территория демократии. А он, в общем-то, и не ждал ответа. Он отвлёкся от меня, с кем-то чокался, что-то громко выкрикивал то по-английски, то по-белорусски. А потом быстро вернулся ко мне с совершенно пьяными, но при этом счастливыми глазами.
– А я в июле уезжаю жить в Германию! Навсегда! – буквально выпалил он, перекрикивая музыку и шум. – Хватит! Надо начать жить по-настоящему!
В этом парне было столько счастья, в его словах и интонации была уверенность в том, что он на пороге новой и безусловно лучшей, чем была, жизни и что расстаётся он с Родиной и своим личным прошлым без всякого сожаления, да ещё громко хлопая дверью.
В этот момент я отчётливо вспомнил 1990 год, когда уезжал в Германию, как мне казалось, навсегда. Во мне было много разных переживаний. Был и страх, были сомнения, была будоражащая каждую клеточку организма надежда, больше всего было иллюзий… Даже радость была. Но счастья не было вовсе.
К счастью, дверью я не хлопнул.