Одолень-трава
Шрифт:
– Ужасно грустная история!
– всхлипнула Ксюн, глотая слезы, которые двумя неровными полосочками, блестевшими на закатном солнце, стекали по ее щекам.
Кутора лежала ничком, уткнувшись в траву. Кукой все никак не решался погладить ее по головке и мыкался рядом...
– Да-а-а...
– покачал головой Старый Урч.
– Ты хочешь сказать, Скучун, что эта коряга, лежащая перед нами, и есть водяной?
– Не исключено... А испытывать, он ли на самом деле, пожалуй, не стоит.
– Скучуша!
– Елена Петровна обняла его и, прижав к груди, слегка покачивала как младенца.
– Защитник ты мой!
– Она поцеловала его в зеленую макушку и, слегка отстранив, заглянула в глаза.
– Ты ведь и Ксюна моего защитишь так же, как меня сейчас, правда?
– Правда, - очень серьезно и твердо произнес Скучун.
Ксюн взглянула на него с удивлением: никогда раньше она не слыхала в его голосе таких решительных интонаций...
Глава VII
– Скуч, - спросила Ксюн, в первый раз называя его так, по-домашнему, - а откуда ты знаешь эту легенду?
– Все очень просто - книгохранилище. Я ведь там зачитывался взахлеб и прочел массу старинных легенд и сказаний.
– И ты все их запомнил?
– Ты ведь знаешь: когда я болел, то все накопленное в памяти мучило меня, мешалось и путалось. А после того таинственного особняка с орхидеями, где ты нашла меня, все ожило вновь, но каждая книжка, легенда или история легла на свое место, будто на полочку...
– Скучун, а по-честному, ты никого в этом особняке не встретил?
– М-м-м...
– Мы после об этом поговорим, ладно? У нас ведь сейчас очень важное дело, правда, бабушка Лена?
– Ты о кувшинке?
– Ну да. Нам надо умудриться сорвать ее так, чтобы водяной в воду не утащил...- При этих словах Скучун деланно рассмеялся, однако вид у него был не самый веселый.
– Погодите-ка!
– оживился он, - неужели эти цветы растут только здесь, в Ведьмином колодце?.. Название-то какое дурацкое! Что скажешь, Кукой?
– Лично я, - отозвался Кукой, - на такие бирюльки вообще не обращаю внимания: цветочки там, звездочки всякие!
– Он страшно воображал перед Куторой.
– Вот у меня в лесу есть приятель, Лопатоног, эдакий сентиментальный хлюпик - так ему только такое и подавай, а меня уж увольте... ой! Легок на помине...
Мимо честной компании с диким топотом пронеслось какое-то невообразимое создание и сгинуло сию минуту в кустах ежевики.
– Эй, Лопатоног, стой, да вернись, тебе говорю, это я, Кукой!
Кусты, чей покой был нарушен так бесцеремонно, просто тряслись от возмущения. Однако тут же их вновь смяли чьи-то лапы, затем в зарослях показалась совершенно гладкая напуганная физиономия с ушами, торчащими точно окаменевшие блинчики!
На вновь явившемся существе не было ни шерстинки, ни волосиночки, - только кожа да кости: на голове преглупо топырились уже упомянутые желтые уши, но самыми интересными оказались даже не уши, а лапы. Совершеннейшие две лопаты в натуральную величину - ну просто мечта огородника! И это при весьма хиловатом туловище размером не больше кролика...
Прыжок, второй - и Лопатоног присоединился к нашим друзьям.
– Вы, кажется, отдыхаете? Ой, а я и не поздоровался, - сконфузился он и покраснел с головы до пят. Лопатоног, надо заметить, был жертвой собственной душевной раздвоенности. Он носился по лесу, томимый вечно неутоленной жаждой общения, но едва найдя собеседника, немедленно тушевался, краснел и улепетывал от него со всех ног, страшно топая и утирая безутешные слезы. И все это из-за глупой его неуверенности в себе, боязни показаться смешным и нелепым...
– Ничего, мы тебя прощаем. Знакомьтесь, это Лопатоног, мой приятель, милейшее существо!
– Кукой выступал, будто пава, красуясь перед Куторой.
– Послушай, ты случайно не знаешь, тут поблизости белые кувшинки нигде не растут?
– Ах, эти феи! Вам надо обойти болото, там сразу за черничником будет ручей, а в нем их - тьма-тьмущая...
– Как же я позабыла!
– сокрушалась Елена Петровна.
– Ведь я же и вела вас к ручью... Надо же, с головой что-то, совсем: расклеилась...
Голова у бабушки Елены кружилась, сердце будто сжимали и дергали чьи-то невидимые ледяные коготки, ей с трудом удавалось делать вид, что она бодра и все хорошо по-прежнему...
– Не беда, бабуля, теперь они от нас никуда не денутся!
– Ксюн помогла бабушке подняться, и все поспешили в черничник. А Лопатоног, почему-то снова смутившись, немедленно улизнул. Только его и видели...
За черничником ельник внезапно обрывался, и открывалось широкое, пахучее разнотравье. По траве, между кочек, путаясь в зарослях дикого чеснока, пробирался ручей. Чеснок склонял над водою свои цветы, качавшиеся под ветром сиреневыми звездочками. Ручей был так невелик, что даже Ксюн могла бы его перепрыгнуть, что она немедленно и сделала! Восторгам ее не было предела, ибо петлявшее русло ручья все заросло белоснежными водяными лилиями, от которых невозможно было глаз отвести!
– Ну вот и слава Богу!
– Бабушка Елена попросила всех отойти чуточку подальше, а сама склонилась над цветами и принялась им что-то нашептывать. Потом, боясь повредить корень, осторожно нарвала целую охапку и поманила своих спутников.
– Солнце скоро сядет. Возвращаться на дачу нельзя - мы ушли далеко, а цветы уже сорваны. Мы должны поспешить, пока они не завянут, ведь магическая сила - только в свежих кувшинках. У нас совсем немного времени: пока живы цветы, мы должны проникнуть в Вещий Лес.
– А разве нельзя без одолень-травы?
– спросил Скучун.
– Почти невозможно. В лесу полно нечисти, как и повсюду, впрочем! Простого путника, грибника, к примеру, могут и не тронуть, а вот тем, кто, как мы, идет с тайной целью чью-то душу спасти - несдобровать!
– Бабушка Елена любовно поглаживала длинные стебли, вода с них стекала ей на платье, но она этого не замечала и, наклонясь над цветами, разговаривала с ними и просила прощенья за то, что сорвала. Потом Елена Петровна умолкла, притихли и ее спутники. И первый прохладный ночной ветерок всколыхнул луговину.